«Все, что до тебя касается, я неравнодушна...»

Итог ослепительно яркой и короткой жизни Лермонтова убедительно доказывает, что может сделать одна бабушка, проявившая столько неутомимого попечения о воспитании и образовании своего внука, даже если она и любила его слепой и «пристрастной» любовью.
   С легкого пера первого биографа Лермонтова П.А. Висковатого, Елизавету Алексеевну Арсеньеву принято обвинять в семейном деспотизме, излишней прямолинейности и бескомпромиссном характере. При этом он же свидетельствовал о том, «что с годами, под бременем утрат и испытаний, эти черты сгладились – мягкость и теплота чувств осилили их».
   Часто упрекают ее за несправедливое отношение к зятю и решительное отстранение его от воспитания сына после смерти единственной дочери. К чести отца поэта отметим, что он руководствовался интересами своего ребенка, принимая во внимание, что не сможет создать таких же условий, в каких прошли первые два года жизни сына, и обеспечить ему достойное будущее. Напомним также, что решение отца повзрослевший сын оценит и примет. Допустимо предположить, что именно глубоко верующий Юрий Петрович помог шестнадцатилетнему Михаилу понять Елизавету Алексеевну. Своим примером он показал, как нужно и должно закончить эту мучительную для всех историю. В своем последнем письме сыну он напишет: «Но да Бог да простит ей сие заблуждение, как ей его прощаю».
   Французский философ А. Камю писал: «Гениальность может оказаться лишь мимолетным шансом, нужна интеллектуальная среда, образование, труд, целеустремленность, раннее участие в умственной жизни». Не заслужила ли Елизавета Алексеевна от почитателей таланта внука благодарности за то, что создала для него именно такие условия...
   Он рос в окружении ее забот и внимания. Ему одному был подчинен весь уклад жизни. Она, как могла, оберегала раннее сиротство и прилагала все усилия, чтобы обеспечить внуку беззаботное детство и достойную жизнь. «У Е.А. Арсеньевой все было рассчитано для пользы и удовольствия ее внука», – вспоминал педагог Мишеля А.З. Зиновьев. У него была счастливая возможность с детства прикоснуться к образцам высокого вкуса в литературе и искусстве.
   При нем находились умные и заботливые гувернеры Ж. Капе, Ж.П. Жандро, Ф.Ф. Винсон, делились своими знаниями талантливые педагоги А.З. Зиновьев, С.Е. Раич, А.Ф. Мерзляков, А.С. Солоницкий. Он учился в лучших учебных заведениях России, никогда не знал материальных затруднений и всегда был свободен в выборе занятий, исходя из своих склонностей и интересов.
   Дом Елизаветы Алексеевны «был всегда набит битком». Наезжало «большое соседство» и многочисленная родня. Столыпины всегда держались друг друга, и многие из членов этой семьи, по свидетельству современников, «представляли собою людей с недюжинными характерами, самостоятельных и даровитых». Они отличались «строгим выполнением принятых на себя обязанностей, рыцарским чувством и чрезвычайною выдержкою». Все ее представители были не дельцами, а деятелями, достойно служившими Отечеству. В их окружении и при непосредственном участии формировалось мировоззрение юного Лермонтова, его отношение к дружбе, чести и достоинству, к родной истории и культуре. Среди них он нашел близких по духу людей и сохранил сердечную привязанность к ним до конца своих дней. За тем, чтобы внук не прерывал общения с большим семейством внимательно следила бабушка, вовремя напоминая: «… через письма родство и дружба сохраняются».
   Вплоть до мая 1835 года Арсеньева всегда была рядом с внуком. Чтобы не лишать домашнего тепла и уюта, снимала дом в Москве, квартиры в Петербурге. Неутомимо хлопотала, сохраняя твердость духа, когда нужно было защищать беззаветно любимого Мишу.
   В обширном круге московских и петербургских родственников и знакомых Елизавету Алексеевну все именовали бабушкой, чему она не противилась. Только товарищи Лермонтова по юнкерской школе дали ей имя Марфы Посадницы за строгий и повелительный вид. Один из них, А.М. Меринский, в «Воспоминаниях о Лермонтове» свидетельствовал:

Все юнкера знали ее, все уважали и любили. Во всех она принимала участие, и многие из нас часто бывали обязаны ее ловкому ходатайству перед строгим начальством …когда эскадрон наш отправлялся на конные ученья мимо ее дачи…всегда видели, как почтенная старушка, стоя у окна, издали крестила своего внука и нас всех пока мы не исчезали из виду.

Женщиной, «замечательной по уму и любезности» запомнил бабушку дальний родственник М.Н. Лонгинов:

Не знаю почти никого, кто бы пользовался таким общим уважением и любовью, как Елизавета Алексеевна. Что это была за веселость, что за снисходительность! Даже молодежь с ней не скучала, несмотря на ее преклонные лета. Как теперь, смотрю на ее высокую, прямую фигуру, опирающуюся слегка на трость, и слышу ее неторопливую, внятную речь, в которой заключалось всегда что-нибудь занимательное.

Портрет Е.А. Арсеньевой
Неизвестный художник, XIX век

За творчеством внука Елизавета Алексеевна тоже внимательно следила. «Стихи твои, мой друг, я читала: бесподобные, – писала она своему «дорогому другу Мишеньке о его поэме «Хаджи Абрек». –  И всего лучше меня утешило, что тут нет нонешней модной неистовой любви. Да как ты не пишешь, какую ты пиесу сочинил, комедия или трагедия, все, что до тебя касается, я не равнодушна…стихи твои больше десяти раз читала». Лермонтов подарил ей автограф «Демона», и поэма часто перечитывалась в кружке близких друзей «милой бабушки». Особенно понравилось Елизавете Алексеевне стихотворение «В минуту жизни трудную…». Отдавая читать эти стихи своим знакомым, Арсеньева утверждала, что Мишенька ее вовсе не безбожник, как о нем говорят. «Казачью колыбельную песню» Арсеньева отправила в письме подруге юности внука с комментарием: «Посылаю вам для новорожденного дитяти баюкашную песню, отгадать нетрудно чье сочинение».
   Последние четыре года жизни Лермонтова, принесшие ему славу литературного наследника Пушкина, заставили Арсеньеву много болеть и страдать за него, потому что поэтическая слава шла в ногу с его опалой. Именно в это время бабушка проявила себя как неутомимая заступница своего Мишеньки.

Парадный носовой платок Е.А. Арсеньевой
Конец XVIII – начало XIX веков
    Батист, кружево; вышивка

В их отношениях не было идиллии, да и не могло быть. Это были два сильных и волевых человека.  К чести Лермонтова надо отметить, что он сумел понять и простить Елизавету Алексеевну, когда узнал истинную причину отъезда Юрия Петровича из Тархан. А умение прощать – свойство очень сильных натур. Михаил Юрьевич относился к ней чрезвычайно почтительно и нежно, об этом вспоминали многие его современники (даже недоброжелатели), об этом красноречиво свидетельствуют его письма. Он понимал свою бабушку и принимал такой, какой она была, хотя порой и тяготился чрезмерными заботой и опекой. Были ссоры, непонимание, разногласия и обиды, но Елизавета Алексеевна не сомневалась, что внук дорожит ею. В единственном сохранившемся письме к «милому любезному другу Мишеньке» читаем ее трогательное признание: «….Я плакала от благодарности Богу, после двадцати пяти лет страдания  любовию своею ты заживляешь раны  сердца». Последнее письмо поэта датируется 28 июня 1841 года: «Прощайте, милая бабушка, будьте здоровы и покойны; целую ваши ручки, прошу вашего благословения и остаюсь покорный внук. М. Лермонтов».
   Е.А. Арсеньева была человеком глубоко верующим. Еще при жизни Михаила Юрьевича она помогала бедным родственникам, брала на воспитание и полное обеспечение детей не только бедных дворян, но и детей простых людей, построила в селе две каменные церкви: Марии Египетской, в упокоении души дочери, и Михаила Архистратига, в упокоении души мужа и во здравие внука. После его смерти эта несгибаемая женщина нашла в себе силы жить еще 3,5 года, чтобы перевезти его в родные Тарханы и построить часовню над дорогими могилами. Чтобы смотреть на опустевший для нее мир, она поднимала веки пальцами.
   Последние годы жизни она отдала делам милосердия. При любой возможности передавала с паломниками деньги в монастыри на помин души внука. Помогала крестьянам в приобретении домашнего скота, выдавала им из своих запасов рожь, помогала больным и делала щедрые пожертвования в церковь. Сотрудники музея-заповедника «Тарханы» нашли этому документальное подтверждение. В сентябре 1841 года Арсеньева подписала «условие», отправленное «К его преосвященству, епископу Пензенскому и Саранскому Аморосию», по которому стала выплачивать тарханским священникам жалование в 1000 рублей ассигнациями в год (немалые по тем временам деньги).
   В фондах музея хранится рассказ Е.Т. Шубениной, племянницы управляющего поместьем в Тарханах Степана Рыбакова:

Елизавета Алексеевна, Царство ей Небесное, милостивая была, особенно под старость лет. Кто, бывало, захворает, пойдут, она не выпустит. Ящик стоял с изюмом, больных жалела, кому денег давала, кому хлебца <…> одежду давала, обувочкой дарила, добродетельная была. По внуку своему она подавала богатую милостыню. Поминала, сказать невозможно, сорок сороков, милостыню выполнила, замолила у Бога, плакала до самой смерти.

«Великая бабушка» (Б. Ахмадуллина) после смерти знаменитого внука сделала для него много больше, чем при его жизни. Не заслужила ли Елизавета Алексеевна за это от потомков благодарности и прощения всех ее грехов, вольных и невольных, явных и мнимых? Она уникальна, как уникальна А.Г. Достоевская, жена Ф.М. Достоевкого. Известны строки В. Корнилова об А.Г. Достоевской, которые можно отнести и к Елизавете Алексеевне: