«Самая знаменитая бабушка русской литературы» – такой титул получила Елизавета Алексеевна Арсеньева в среде биографов М.Ю. Лермонтова.
Трактовка ее роли в судьбе Лермонтова неоднозначна. Первый биограф поэта П.А. Висковатов пишет: «Горячо любила Михаила Юрьевича воспитавшая его бабка Елизавета Алексеевна Арсеньева, и память о ней тесно связана с именем поэта. Она лелеяла его с колыбели, выходила больным ребенком, позаботилась дать ему блестящее и серьезное для того времени образование, сосредоточила на нем всю свою любовь и заботы. В преклонных летах, часто именно из-за этой беззаветной преданности к внуку, пользовалась она всеобщим уважением и не раз успевала отвращать своим заступничеством серьезную опасность, грозившую поэту».
П.А. Фролов, современный пензенский краевед, в книге «Создание и крушение семьи Лермонтовых» называет любовь Е.А. Арсеньевой к внуку эгоистической, утверждая, что «она воспринимала внука как драгоценную личную живую собственность, как единственный источник света и блаженства, только ей принадлежащий».
Не оспаривая ничьих мнений, приведем факты, которые показывают, что бабушка действительно была «заступницей» внука в трудные периоды его жизни, особенно во время ссылок поэта на Кавказ.
В 1837 году произошло событие, которое никого в просвещенной России не оставило равнодушным: смертельное ранение А.С. Пушкина на дуэли с Дантесом. «Солнце русской поэзии закатилось», – писал тогда критик В.Г. Белинский.
Лермонтов откликнулся на это трагическое событие стихотворением «Смерть поэта», которое мгновенно получило широкое распространение в обществе и многими оценивалось как гражданский подвиг.
Вступаясь за честь погибшего Пушкина, корнет Михаил Лермонтов руководствовался врожденным стремлением «защищать всякого невинно осуждаемого», считая это делом чести офицера.
Услышав защитные речи в адрес Дантеса, поэт добавляет к стихотворению 16 заключительных строк, в которых поднимается до обвинения царской власти в гибели Пушкина, называя ее представителей потомками «известной подлостью прославленных отцов», «Свободы, Гения и Славы» палачами.
Эти заключительные 16 строк вызвали гневную реакцию властей – Лермонтов был арестован, предан военному суду и сослан на Кавказ. Из элитного лейб-гвардии Гусарского полка его перевели в Нижегородский драгунский. 13 июля 1837 года бабушка Лермонтова обратилась к брату Николая I, великому князю Михаилу Павловичу, под началом которого находилась российская гвардия, с просьбой ходатайствовать перед царем о прощении внука.
В октябре того же года, будучи с Николаем I в Новочеркасске, где император проводил смотр четырех эскадронов Нижегородского драгунского полка, генерал-адъютант А.Х. Бенкендорф (перед ним Е.А. Арсеньева хлопотала через генерал-майора Л.В. Дубельта, с которым ее объединяли родственные связи), просил царя о переводе Лермонтова в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк, о чем свидетельствует запись в дневнике В.А. Жуковского. И просьба была удовлетворена.
Приказ о переводе Лермонтова в гвардию государь подписал 11 октября 1837 года, но документ долго шел до штаба, и только 25 ноября Лермонтов был исключен из списков Нижегородского полка. А бабушка увидела внука в конце января 1838 года в Петербурге, откуда тот отправился в Новгородский округ военных поселений, где дислоцировался Гродненский полк.
Е.А. Арсеньева продолжает хлопоты, добиваясь возвращения внука в лейб-гвардии Гусарский полк. После ее нового ходатайства А.Х. Бенкендорф пишет представление военному министру генерал-адъютанту графу А.И. Чернышеву: «Родная бабка его [корнета Лермонтова], огорченная невозможностью беспрерывно видеть его, ибо по старости своей она уже не с состоянии переехать в Новгород, осмеливается всеподданнейше повергнуть к стопам Его Императорского Величества просьбу о всемилостивейшем переводе внука ее в л.-гв. Гусарский полк, дабы она могла в глубокой старости (ей уже 80 лет) [в действительности ей было тогда 64 года, вероятно, ходатаица прибавляла себе возраст, рассчитывая на большее снисхождение] спокойно наслаждаться небольшим остатком жизни и внушать своему внуку правила чести и преданности к монарху за оказанное уже ему благодеяние. Принимая живейшее участие в просьбе этой доброй и почтенной старушки и душевно желая содействовать к доставлению ей в престарелых летах сего великого утешения и счастия, видеть при себе единственного внука своего, я имею честь покорнейше просить ваше сиятельство в особенное, личное мне одолжение испросить у государя императора к празднику св. Пасхи всемилостивое совершенное прощение корнету Лермонтову и перевод его в л.-гв. Гусарский полк».
Портрет Е.А. Арсеньевой
Неизвестный художник, XIX век
Ходатайство пошло по инстанциям. Когда доложили государю, тот приказал «испросить мнение» великого князя Михаила Павловича, который 4 апреля изъявил свое согласие. 9 апреля 1838 года Лермонтов переводится в лейб-гвардии Гусарский полк и возвращается в Петербург и Царское Село (место дислокации полка).
6 декабря 1839 года высочайшим приказом корнет Лермонтов произведен в поручики. Гувернантка родственников бабушки Столыпиных рассказывала знакомым, что еще в пору написания стихотворения «Смерть поэта» и увлечения Лермонтова карикатурами Елизавета Алексеевна «уговаривала внука не писать стихов и не заниматься карикатурами». «Что же мне делать с собою, когда я не могу так жить, как живут все светские люди! Не могу, не могу», – отвечал Лермонтов с «пылающими глазами».
Не мог он промолчать и на балу у графини Лаваль 16 февраля 1840 года, когда сын французского посланника в России Эрнест де Барант при обмене колкостями с поэтом сказал: «Если бы мы были во Франции, я бы знал, как поступить» (по одним версиям, причиной ссоры были дамы, по другим – спор о смерти Пушкина). Намек на русские законы, запрещающие дуэли как способ защиты чести, прозвучал оскорбительно, и Лермонтов вступился за честь русского офицерства, с достоинством ответив Баранту: «У нас в России правилам чести следуют так же строго, как и везде, и мы меньше других позволяем оскорблять себя безнаказанно». Дуэль. Арест. Следствие. Суд. Вторая ссылка на Кавказ. Теперь в Тенгинский пехотный полк, который вел ожесточенные бои с горцами.
На Кавказе поручик Лермонтов по собственному желанию был командирован в отряд генерала Галафеева для участия в экспедиции и с первых дней ссылки оказался в самой гуще военных действий, проявив себя храбрым офицером, умелым командиром.
Вторая ссылка Лермонтова стала новым ударом для его бабушки. Конечно, она не бездействовала – снова пыталась добиться высочайшего прощения внука. Но удалось выхлопотать для него только отпуск. 11 декабря 1840 года военный министр А.И. Чернышев сообщил командиру Отдельного Кавказского корпуса о том, что «государь император, по всеподданнейшей просьбе г-жи Арсеньевой, бабки поручика Тенгинского пехотного полка Лермонтова, высочайше повелеть соизволил: офицера сего, ежели он по службе усерден и в нравственности одобрителен, уволить к ней в отпуск в С.-Петербург сроком на два месяца».
14 января 1841 года Лермонтову предоставляют отпуск. Он едет в Петербург с надеждой на отставку. «…бабушка моя просила о прощении моем, а мне дали отпуск…», – пишет Лермонтов сослуживцу А.И. Бибикову из Петербурга на Кавказ.
Итак, «государь император высочайше повелеть соизволил» поручика Лермонтова «уволить к ней [бабушке] в отпуск в С.-Петербург», однако Елизавета Алексеевна не сумела выехать из Тархан, своего имения в Пензенской губернии, «из-за дурного состояния дорог, происшедшего от преждевременной распутицы», как пишет известный историк литературы П.Е. Щеголев в «Книге о Лермонтове». И внука она не увидела…
Вид дома в Тарханах со стороны двора. Рисунок П. Висковатова. 1880 год
По воспоминаниям М.Н. Лонгинова, «петербургский «beau-monde» встретил Лермонтова с увлечением; он… вошел в моду и стал являться по приглашениям на балы, где бывал Двор».
9 февраля, на следующий день после приезда, Лермонтов появляется на балу у графини А.К. Воронцовой-Дашковой, где среди гостей находился великий князь Михаил Павлович. Появление опального поэта в армейском мундире там, где были члены царской фамилии?! Это грозило новой бедой поэту, но имя бабушки помогает отвести ее в сторону. «Мы все, и особенно я, наперерыв приставали к в[еликому] кн[язю] Михаилу Павловичу, прося за Лермонтова, и он при большом расположении своем к Арсеньевой сдался. Я ему все говорила, что хороший сын матери не может быть дурным сыном отечества, а Лермонтов для бабушки больше, чем сын», – передает П.А. Висковатов воспоминания А.О. Смирновой, одной из выдающихся женщин той эпохи, почитательницы искусства.
В Петербурге поэт узнает, что он вычеркнут из «валерикского списка» (списка награжденных за участие в битве с горцами при реке Валерик, в которой Лермонтов проявил беспримерное мужество). Кавказское военное начальство дважды представляло поэта к награде: ордену Святого Владимира IV степени и к «золотой полушпаге» с надписью «За храбрость», но Николай I не дал «монаршего соизволения».
«Даже не буду иметь утешения носить красной ленточки, когда надену штатский сюртук», – отшутился поэт в письме другу и сослуживцу А.И. Бибикову.
«Когда надену штатский сюртук»… Награда делала возможной отставку. Находясь в Петербурге, Лермонтов, по словам А.А. Краевского, желал и надеялся ее получить.
24 марта 1841 года В.А. Жуковский пишет в своем дневнике: «У детей <у великих князей> на лекции. У обедни. Отдал письмо бабушки Лермонтова». Это снова была просьба Е.А. Арсеньевой о прощении внука. Каков был ответ неизвестно. Но поэт не уехал на Кавказ 31 марта, когда было закончено дело «по прошению Е.А. Арсеньевой» в военном министерстве. Вероятно, он надеялся на амнистию: 16 апреля по случаю бракосочетания наследника «ожидались большие милости».
Однако на сей раз бабушка не вымолила «высочайшей милости». Дежурный генерал Главного штаба граф П.А. Клейнмихель сообщил поэту предписание: в 48 часов оставить столицу и следовать на Кавказ, в Тенгинский полк. Продолжая письмо А.И. Бибикову, Лермонтов по этому поводу писал: «…приехав сюда, в Петербург,… я на другой же день отправился на бал к г-же Воронцовой, и это нашли неприличным и дерзким. Что делать? Кабы знал, где упасть, соломки бы подостлал <…> 9-го марта отсюда уезжаю заслуживать себе на Кавказе отставку…».
Друзья поддерживали Лермонтова. В доме Карамзиных ему устроили проводы. Поэтесса графиня Е.П. Ростопчина, знавшая о постоянных попытках Е.А. Арсеньевой выхлопотать прощение внука, пишет в стихотворении «На дорогу! Михаилу Юрьевичу Лермонтову»:
С заслугою преклонных лет, –
Она ему конец всех бед
У неба вымолит, рыдая!
И бабушка молит. И у неба, и у власть имущих. В спальной комнате тарханского дома Е.А. Арсеньевой висит икона «Спас Нерукотворный», которую она получила от своих родителей. По воспоминаниям современников, бабушка молилась перед этим образом о спасении и здравии своего единственного внука.
Лермонтов уехал на Кавказ 14 апреля, а 17-го в связи с бракосочетанием наследника Николай I издал приказ о «прощении» некоторых проштрафившихся офицеров. Не увидев в списке фамилии внука, Е.А. Арсеньева на следующий же день написала дочери известного историка Н.М. Карамзина Софье Николаевне (поэт часто бывал в литературном салоне Карамзиных). Зная о ее добром расположении к внуку, бабушка просила подключить к вопросу о его возвращении Василия Андреевича Жуковского и через него «напомнить Государыне»: «вчерашний день прощены: Исаков, Лихачев, граф Апраскин и Челищев».
«Уверена, что и Василий Андреевич извинит меня, что я его беспокою, но сердце мое растерзано. Он добродетелен и примет в уважение мои страдания», – продолжает «заступница». Это письмо исследователи назвали «криком о помощи». Бабушка словно предчувствовала, что разлука с внуком может стать длиннее ее жизни. Оказалось, его…
Уехав на Кавказ, Лермонтов не оставлял надежды на отставку. «Я все надеюсь, милая бабушка, что мне все-таки выйдет прощение, и я могу выйти в отставку», – пишет он 9 мая 1841 года из Ставрополя. Бабушка отправляется в Петербург и снова хлопочет. В несохранившемся письме к внуку она, вероятно, писала о том, что Клейнмихель не советует подавать прошение об отставке, на что Лермонтов в своем последнем письме из Пятигорска в Петербург отвечает ей: «То, что вы мне пишете о словах г<рафа > Клейнмихеля, я полагаю, еще не значит, что мне откажут отставку…; он… просто не советует… Вы бы хорошенько спросили только, выпустят ли, если я подам». Это было написано за 17 дней до гибели.
Дальнейшие хлопоты бабушки обрывает известие о роковой дуэли. Оно пришло в Петербург только в конце июля, когда поэт уже был похоронен на пятигорском кладбище.
По воспоминаниям современников, Е.А. Арсеньева перенесла апоплексический удар. У нее «отнялись ноги, и она не может двигаться, никогда не произносит имени Мишеля, и никто не решается произнести в её присутствии имя какого-нибудь поэта», – пишет близкий друг Лермонтова Мария Александровна Лопухина. «Веки глаз ее… не поднимались. От слез они закрылись», – записывает после бесед с очевидцами П.А. Висковатов. Поехать в Пятигорск к месту погребения Лермонтова 68-летняя Елизавета Алексеевна не смогла. В сопровождении своей любимой племянницы Марии Акимовны Шан-Гирей, которая была очень близка поэту, называвшему ее «милой тетенькой», она вернулась в Тарханы.
Жизнь для нее потеряла всякий смысл. Безвременная кончина дорогого человека в третий раз проходит через ее сердце: смерть мужа в 1810 году, через семь лет – единственной дочери, и теперь – внука, который оставался для нее «единственным светом очей».
Удар был настолько невыносим, что глубоко религиозная Елизавета Алексеевна, по преданию, возроптала и свой упрек обратила к образу Спаса Нерукотворного: «И я ли не молилась о здравии Мишеньки этому образу, а он все-таки его не спас». С этими словами она приказала перенести фамильную икону в сельскую церковь. Не имея возможности побывать на могиле внука, Е.А. Арсеньева начала последние хлопоты о нем: просила разрешения на перевоз праха из Пятигорска в родные Тарханы для перезахоронения на фамильном кладбище. Полгода длилась переписка, в которой были задействованы официальные лица разных инстанций: от чембарского земского исправника, пензенского гражданского губернатора Панчулидзева, епископа пензенского и саранского Амвросия до министра внутренних дел России, отвечавшего от имени самого царя.
Когда «высочайшее разрешение» было получено, Елизавета Алексеевна отправила на Кавказ крестьян во главе с дядькой поэта Андреем Ивановичем Соколовым, служившим ему с раннего детства до самой смерти.
21 апреля гроб с прахом М.Ю. Лермонтова был привезен в Тарханы и на третий день захоронен на родной земле.
По распоряжению бабушки поэта над фамильным кладбищем была возведена часовня, под сводами которой обрела вечный покой и она сама, пережившая своего внука на четыре года (Е.А. Арсеньева скончалась 16 (29) ноября 1845 года).
Татьяна Телятникова,
экскурсовод музея-заповедника «Тарханы».