1. «Облагородил бы всякое происхождение...»
А.С. Грибоедов родился 15 января 1795 года в Москве в именитой дворянской семье Сергея Ивановича и Анастасии Федоровны Грибоедовых, носивших фамилию польского предка. В доме большей властью пользовалась Анастасия Федоровна, которая, со слов одной из дочерей, «никогда не понимала глубокого, сосредоточенного характера Александра и всегда желала для него только блеска и внешности». Один из друзей Александра Сергеевича, Фаддей Булгарин, отмечал: «А.С. Грибоедов облагородил бы всякое происхождение». Действительно, это был один из образованнейших людей своего времени: получив домашнее образование, стал одним из самых юных учеников Московского университетского пансиона (в возрасте 7 – 8 лет) и затем Московского университета (одиннадцатилетние студенты также были редким исключением).
Современники отмечали его особую склонность к изучению иностранных языков. Ф. Булгарин вспоминал:
...Грибоедов знал совершенно немецкий, французский, итальянский, английский языки и понимал латинский. В Персии он стал обучаться по-персидски и в скором времени не только объяснялся свободно на сем языке, но и понимал персидских авторов.
О том же пишет С. Бегичев:
Способность его к изучению языков была необыкновенная: он узнал совершенно персидский язык, прочел всех персидских поэтов и сам мог писать стихи на этом языке.
Обширным знаниям в разных областях наук вполне соответствовала и внешность Грибоедова. А. Бестужев запомнил его как «человека благородной наружности, среднего роста, в черном фраке c очками на глазах». Особенностью внешности было и непременное отражение в мимике переживаемого. «Кровь сердца всегда играла у него в лице», – вспоминал А. Бестужев. Черта, присущая глубоко неравнодушным людям…
2. «Забылись музыкой, и время шло так плавно...»
Обучение музыке входило в обязательный компонент образования в XIX веке. В музыкальном искусстве Грибоедову также удалось достигнуть немалых успехов: «...он страстно любил музыку, будучи сам искусен в игре на фортепиано», – вспоминал Ф. Булгарин. Кроме фортепиано, Александр Сергеевич играл на флейте и органе. Современники считали даже, что это могло быть его призванием, поскольку Александр Сергеевич «…имел необыкновенную способность к музыке, играл отлично на фортепиано, и если б посвятил себя только этому искусству, то, конечно, сделался бы первоклассным артистом» (С. Бегичев).
«Он был отличный пианист и большой знаток музыки: Моцарт, Бетховен, Гайдн и Вебер были его любимые композиторы», – свидетельствовал актер П. Каратыгин. Как музыканта ценил его и М.И. Глинка.
3. «И славно пишет, переводит...»
В 1816–1817 годах в Петербурге образовался литературно-театральный кружок, душой которого был Грибоедов. Круг его литературного общения тогда составляли П.Н. Катенин, А.А. Шаховской, Н.И. Хмельницкий, А.А. Жандр. Кроме того, поступив на службу в 1817 году в Коллегию иностранных дел, Александр Сергеевич познакомился c А.С. Пушкиным и В.К. Кюхельбекером.
Воспоминания современников свидетельствуют о невероятной начитанности Грибоедова, который «знал наизусть Шиллера, Гете и Шекспира».
Как человек, имеющий возможность читать авторов в подлинниках, Грибоедов имел и свои предпочтения: «Все превосходство в величии нужно отдать Гете: он объясняет своею идеею все человечество; Байрон со всем разнообразием мыслей – только человека», – вспоминал А. Бестужев о беседах c Грибоедовым об этих авторах.
Ранние литературные опыты, в том числе в соавторстве c другими литераторами, не имели оглушительных успехов. Однако комедия «Горе от ума» прославила автора, сделав его имя бессмертным. Конечно, Грибоедов мечтал увидеть комедию в печати и на сцене, но не пропустила цензура. Единственное, что удалось – это печать в начале 1825 года в альманахе «Русская Талия» отрывка из комедии. Зато ее «списков» существовало великое множество.
Популярности комедии придавал и талант Грибоедова-чтеца.
А. Бестужев констатировал:
Грибоедов был отличный чтец; без фарсов, без подделок он умел дать разнообразие каждому лицу и оттенять каждое счастливое выражение.
В письме к С.Н. Бегичеву (июнь 1824) из Петербурга Александр Сергеевич рассказывал:
…читал я ее Крылову, Жандру, Хмельницкому, Шаховскому, Гречу и Булгарину, Колосовой, Каратыгину, дай счесть – 8 чтений. Нет, обчелся, – двенадцать; третьего дня обед был у Сталыпина, и опять чтение, и еще слово дал на три в разных закоулках. Грому, шуму, восхищению, любопытству конца нет.
Однако существовали литераторы, которые не понимали, «как может существовать комедия, в которой, по обыкновению, никто не женится, где нет пролазов-слуг, шалунов-племянников, старого опекуна, хитрого любовника и нежной любовницы, которых свадьба предшествует закрытию завесы», – вспоминал Ф. Булгарин.
Как бы ни были противоречивы оценки, комедия «Горе от ума» – самый цитируемый текст в русской культуре. Сбылось предсказание Пушкина: «Половина стихов должна войти в пословицу».
Характеризуя свое отношение к труду литератора, в письме к П.А. Катенину Грибоедов замечал:
...всякое ремесло имеет свои хитрости, но чем их менее, тем спорее дело, и не лучше ли вовсе без хитростей? …Я как живу, так и пишу свободно и свободно.
4. «Секретарь бродящей миссии...»
В августе 1818 года Грибоедов был назначен секретарем новообразованной русской миссии при иранском дворе, которую шутя он поименовал «бродящей». Перед отъездом были изучены история, география, экономика Востока, а также основы персидского и арабского языков. Много позже, в 1837 году, будучи в Тифлисе, и М.Ю. Лермонтов, понимая важность знания местных языков, писал С.А. Раевскому:
Начал учиться по-татарски, язык, который здесь, и вообще в Азии, необходим, как французский в Европе, – да жаль, теперь не доучусь, а впоследствии могло бы пригодиться.
Свидетельством приобретенных знаний стали путевые заметки и дневники, которые Грибоедов вел во время своих частых путешествий по Кавказу, Закавказью, Ирану и Крыму. «Я так свыкся c лошадью, что по скользкому спуску, по гололедице, беззаботно курю из длинной трубки. Одна беда: скудность познаний об этом крае бесит меня на каждом шагу. Но думал ли я, что поеду на Восток? Мысли мои никогда сюда не были обращены», – писал Александр Сергеевич.
«Пребывание в Персии и уединенная жизнь в Тавризе сделали Грибоедову большую пользу, – пишет в воспоминаниях С.Н. Бегичев, – Сильная воля его укрепилась, всегдашнее любознание его не имело уже преграды и рассеяния. Он много читал по всем предметам наук и много учился».
В конце 1821 года Грибоедов был послан в Тифлис c донесением к А.П. Ермолову, но по пути сломал руку. Генерал, «зная отличные способности молодого сего человека и желая воспользоваться приобретенными им в знании персидского языка успехами», направил в Петербург ходатайство о том, чтобы Грибоедов был определен к нему «секретарем по иностранной части». Вследствие этого Грибоедов полтора года провел в Тифлисе, разъезжая c Ермоловым по Кавказу.
В начале марта 1823 года Грибоедов получил долгожданный отпуск, вернулся из которого зимой 1826 года, выехав туда еще весной 1825-го «кружным» путем: через Киев и Крым, Керчь, Тамань, вдоль Кубани, по кавказской сторожевой линии до Горячих вод. Несложно догадаться, какие события произошли в этот период в Петербурге, после чего А.П. Ермолову поступило предписание об аресте секретаря...
5. «Он вольность хочет проповедать...»
В Главном штабе Грибоедов просидел четыре месяца. За это время c него сняли несколько допросов. Несмотря на то, что Грибоедов не отрицал, что «брал участие в смелых суждениях насчет правительства: осуждал, что казалось вредным, и желал лучшего», отсутствие прямых улик привело к освобождению его из-под ареста c «очистительным аттестатом».
Между тем воспоминаний о близком знакомстве c представителями декабристов сохранилось немало: А. Завалишин свидетельствует о своих встречах c Грибоедовым у А.И. Одоевского вместе c другими членами тайного общества. У гостеприимного А.И. Одоевского Грибоедов жил некоторое время (оба они были в родстве c супругой И.Ф. Паскевича, урожденной Грибоедовой, и потому «отчасти в родстве и между собою»). Учитывая весьма активную жизненную позицию Александра Сергеевича, сложно представить, что идейно он мог остаться в стороне от круга непосредственного общения: его ближайшие друзья, А.И. Одоевский и В.К. Кюхельбекер, оказались в числе не просто подозреваемых, им были предъявлены вполне конкретные обвинения, повлекшие их ссылку в Сибирь. И только два обстоятельства, видимо, спасли Грибоедова: «он не был в Петербурге в конце 1825 года, а в тех близких отношениях, в каких он находился к Одоевскому и другим членам общества, никто c уверенностью не мог сказать о себе, на что бы он решился, если бы присутствовал в Петербурге» (из воспоминаний А. Завалишина).
Имея отношение к масонской ложе, разделяя идеи декабризма, Грибоедов делал ставки на русские национально-культурные традиции.
Будучи членом масонской ложи иностранного происхождения «Соединенные друзья», Грибоедов планировал преобразовать ее в ложу «Благо», которая должна была вести всю масонскую деятельность на русском языке, дабы способствовать делу российского просвещения.
«Мне не случалось в жизни ни в одном народе видеть человека, который так пламенно, так страстно любил свое Отечество», – отмечал Ф. Булгарин.
Грибоедов пламенно любил Россию народную, но это была характерная для декабристов критическая любовь, другой стороной которой была ненависть к рабству и угнетению. Как не вспомнить здесь строки М.Ю. Лермонтова: «Люблю Отчизну я, но странною любовью!..». Такова была общая позиция передового дворянства на протяжении многих лет, разлившаяся потоками «несвоевременных» мыслей и неопубликованных строк…
Грибоедов Александр Сергеевич
Неизвестный автор. XIX век
Бумага, гравюра
Из собрания музея-заповедника «Тарханы»
6. «Судьба любви – играть ей в жмурки»
«Кто никогда не любил и не подчинялся влиянию женщин, тот никогда не производил и не произведет ничего великого, потому что сам мал душою. У женщин есть особое чувство, которое французы называют tact, этого слова нельзя перевести даже перифразой ни на один язык. Немцы перевели его как «разум чувствований», это мне кажется довольно близко к подлиннику. Такт есть то же, что гений или дух Сократа: внутренний оракул. Следуя внушению этого оракула, женщина редко ошибается. Но оракул этот действует только в сердце, которое любит…», – писал А.С. Грибоедов.
Имея настоящую дружбу в лице П.Н. Ахвердовой, В.А. Миклашевич, бывших несколько старше своего талантливого друга, Грибоедов все же не придавал серьезного значения женщинам в общественной жизни.
«Женщины сносны и занимательны только для влюбленных… Они предназначены самой природой для мелочей домашней жизни…»; «...если б мельница дел общественных меньше вертелась от вееров, дела шли прямее и однообразнее...», – приводит его слова А. Бестужев.
В деле женском Грибоедов преуспел немало, он был часто увлекаем порывами. В его биографии есть даже место дуэли из-за женщины, коей стала балерина Авдотья Истомина. Речь идет о знаменитой «двойной» дуэли Грибоедова c Якубовичем, Шаховским и Завадовским, в результате которой у него была прострелена и серьезно повреждена кисть левой руки.
Настоящее чувство посетило уже зрелого Грибоедова. А за несколько месяцев до гибели судьба дала ему возможность прикоснуться к семейному счастью c Ниной Александровной Чавчавадзе (смотрите материал на нашем сайте – Черная роза Тифлиса)
7. «Кто служит делу, а не лицам...»
Когда началась война c Ираном, Грибоедов вернулся в Тифлис (в сентябре 1826 года). В мае 1827 года он уже примкнул к армии и участвовал в боевом походе. Дипломатические способности помогли достигнуть перемирия и в феврале 1828 года заключить Туркманчайский мирный договор. Грибоедов по доставлении этого документа в Петербург был осыпан почестями и наградами, в том числе получил новое назначение – полномочного министра-резидента (посланника) в Иране. Сам Грибоедов, по понятным причинам, называл это назначение «политической ссылкой». 6 июня 1828 года Грибоедов навсегда покинул Петербург, направившись к месту службы.
Уже имевший изрядный опыт общения c азиатами, он имел и совершенно четкие позиции по вопросам взаимодействия c ними. «На словах никогда не сохранять тона умеренности – персияне его причтут к бессилию. Угрожать им бунтом за бунт. Угрожать, что возьмем все их провинции в Южном Азербайджане» – говорилось в личной памятке Грибоедова для его дипломатической работы в Персии. «…Уважение к России и к ее требованиям – вот мне что нужно», – говорил он. Подтверждение следованию этим принципам мы находим в воспоминаниях К. Боде: «...что в моих глазах ставит Грибоедова даже выше всех его литературных заслуг, как бы велики они ни были, это та настойчивость и неустрашимость, c которой он умел поддерживать достоинство русского имени на Востоке».
Н. Муравьев-Карский, хорошо знавший дипломата, писал: «Грибоедов, живши долгое время в Персии, знал и хорошо обучился персидскому языку, был боек, умен, ловок и смел, как должно в обхождении c ациатцами».
В ноябре 1828 года из Тавриза Грибоедов сообщал давней приятельнице П.Н. Ахвердовой:
Советы, которые вы даете мне, чтобы я заботился о занятиях для жены моей, очень разумны и полезны, но все мое время занято проклятой контрибуцией, которую я все никак не могу полностью вытянуть от персов. Тут еще море бездонное всяких хлопот. Кажется мне, что я не гожусь для моего поста, здесь нужно больше умения и хладнокровия. Дела приводят меня в дурное расположение духа, я делаюсь угрюм, иногда охота берет покончить со всем, и тогда становлюсь уж вовсе глуп. Нет, ничего я не стою для службы, и назначение мое вышло неудачно. Я не уверен, что сумею выпутаться из всех дел, которые мне поручены, многие другие исполнили бы их в сто тысяч раз лучше. Одна моя надежда на Бога, которому служу я еще хуже, чем государю, но которого помощь действительная со мной всегда была.
Н. Муравьев-Карский свидетельствовал иное: «Грибоедов в Персии был совершенно на своем месте... он заменял нам там единым своим лицом двадцатитысячную армию».
К сожалению, даже самый блестящий и отточенный ум не сможет противостоять слепой ярости толпы, подогреваемой авторитетом религиозных устоев и изощренной политикой западноевропейских миссий…
«Наш народ жесток, свиреп, вспыльчив и нерассудителен, его хорошо можно сравнить c кремнем, который при малейшем ударе рождает искру», – замечает неизвестный автор «Реляции происшествий, предварявших и сопровождавших убиение членов последнего российского посольства в Персии», персиянин, приставленный к русской миссии.
30 января 1829 года в Тегеране во время бунта было зверски убито 37 человек, составляющих русское посольство, среди которых был и А.С. Грибоедов.
После произошедших событий память о русском посланнике хранит алмаз «Шах» весом 87 карат, который во искупление убийства русского посольства в Тегеране прислал царю Николаю I персидский шах.
Долгих пять месяцев продолжался последний путь праха А.С. Грибоедова из Тегерана до Тифлиса. От русской границы персидскую свиту, сопровождавшую гроб, сменил русский батальон. 17 июля 1829 года, накануне дня похорон прах Грибоедова был привезен в Тифлис и установлен в Сионском соборе, где проходило отпевание. По дороге к месту погребения – в монастырь Святого Давида на горе Мтацминда, на улицы вышли все жители Тифлиса, чтобы проститься c Грибоедовым.