Формирование ребенка, становление его характера во многом зависит от того, в каких условиях он воспитывается и какие люди его окружают. В аристократических семьях в лермонтовское время очень внимательно относились к воспитанию детей, строго следуя традиционным в этой среде правилам.
Чтобы у ребенка были все условия для развития, для получения образования и, в первую очередь, для его удобства, наследников старались окружить многочисленной прислугой. Чаще всего сразу после рождения у молодого дворянина появлялась кормилица, некоторое время спустя подыскивали няню, а приблизительно к семи годам приглашали учителей и гувернеров. Все это было и у М.Ю. Лермонтова.
В журнале «Патриот» за 1804 год публиковался совет о том, что «мамушками» – кормилицами, выбираемыми из крепостных крестьянок, должны быть «благонравные» женщины 20 – 30 лет, телосложением близкие к матери новорожденного, физически здоровыми и, по каким-то причинам, «не светлорусыми». У такой женщины должно было быть два или три ребенка, а значит, она умела бы хорошо и заботливо обходиться с ребенком. Обращалось внимание на ее характер и внешний вид: мягкость в обращении и аккуратность в одежде. Разрыв во времени между рождением родного ребенка кормилицы и воспитанника не должен был превышать одного-двух месяцев.
Если обратиться к записям «церковного круга» села Тарханы за период с август по сентябрь 1814 года, то находятся около 10 свидетельств о рождении детей. Только двух матерей-крестьянок Е.А. Арсеньева, бабушка будущего поэта, отобрала для сопровождения своей дочери Марии Михайловны в Москву незадолго до рождения наследника. Семейный доктор отдал предпочтение Лукерье Алексеевне Шубениной. Сейчас трудно сказать, было это большим счастьем или великой грустью для барщинной крестьянки. Двадцатидевятилетняя женщина соответствовала всем качествам кормилицы. К моменту рождения М.Ю. Лермонтова у нее было уже четверо детей и, отправляясь в Москву с господской семьей, ожидавшей первенца, она взяла с собой новорожденную дочь Татьяну – будущую молочную сестру поэта, которую, впрочем, вскоре отправили назад в Тарханы...
По возвращении из Москвы кормилица поэта большую часть времени, вплоть до передачи маленького барчонка бонне немке Христине Ремер, должна была находиться при барчонке, к которому искренне привязалась. Со всей добротой, сердечной теплотой исполняла она свои обязанности, любила и опекала Мишу как родного сына. Возможно именно «мамушку» М.Ю. Лермонтов описал в романе «Вадим»: «В избе… была одна хозяйка… лет тридцати, довольно белая, здоровая, большая русая, черноглазая, полногрудая, опрятная».
Правнучка Лукерьи Алексеевны Устинья Григорьевна Кормилицына (родная фамилия Шубениных со временем была вытеснена уличной фамилией, произошедшей от прозвища) свидетельствовала в 1939 году о том, как в семье ее хранили воспоминания о приезде М.Ю. Лермонтова в Тарханы зимой 1836 года:
Лукерью Алексеевну Миша страсть как почитал, словно мать родную. Называл он ее «мамушкой». Бывало… беспременно навестит… Зайдет, поздоровается, ребятишкам раздаст гостинцы, а ей иль материи на сарафан, а то даст бумажку (деньги).
Лукерья Алексеевна не раз ездила к нему гостить в Москву, когда осенью возили провизию, и подолгу гостила там.
Семья наша имела большой дом, который отоплялся по-белому, и была освобождена от барщины… Сказывал дедушка, Миша росту был среднего, в плечах широкий, лицом не больно красив, но уж больно приятный. Бывало, прощается со своей кормилицей и говорит: «Жив буду, мамушка, всех вас награжу»… Бывало, взгрустнет он и скажет: «Только мне и жизни было хорошей, пока в Тарханах находился».
Кормилицына-Чуглина Татьяна Григорьевна – правнучка кормилицы М. Лермонтова
С.И. Андреев-Кривич. 1950 – 1960 годы
Фотобумага, фотопечать черно-белая
Из фондовой коллекции музея-заповедника «Тарханы»
«Мамушка» великого русского поэта, от которой он впервые услышал простую народную речь не была оставлена без господского вознаграждения. Семья Шубениных построила большой дом на собственной выделенной земле, получила в вечное пользование большой участок в поле, а главное, была освобождена от крепостной каторги – барщины.
Для воспитания мальчиков в XІX столетии в дворянских семьях зачастую нанимали крепостного «дядьку», и М.Ю. Лермонтов не стал исключением. Когда молодому барину было около двух лет, то к нему «приставили» крестьянина Андрея Ивановича Соколова, которому было суждено много лет провести рядом с барином, сначала в качестве «дядьки» в Тарханах, потом – камердинера в Москве, Петербурге, на Кавказе. К сожалению, до нашего времени дошли очень скромные сведения об Андрее Ивановиче, но даже их достаточно, чтобы понять насколько мальчик был привязан к своему воспитателю: в тринадцатилетнем возрасте, уезжая из имения для обучения в Москву, не пожелал расстаться со своим слугой и позднее всегда ему доверял. По рождению крестьянин не был коренным тарханским, он был выходцем из села Васильевское Елецкого уезда Орловской губернии, до 1816 года принадлежал А.В. Арсеньеву, родному брату покойного деда поэта Михаила Васильевича, а потом «подарен» внучатому племяннику. В Тарханах Соколов был венчан со вдовой Дарьей Григорьевной Куртиной, служившей ключницей в имении, у которой были уже дети, а их единственная общая дочь Любовь рано умерла. Возможно по этой причине, покинув дом на долгие годы, он сильно привязался к своему воспитаннику, который и стал для него семьей. Преданность и взаимное доверие Андрея Ивановича и Лермонтова поражали всех, кто когда-либо встречался с ним. Это подтверждается в письме Е.А. Арсеньевой к внуку: «…. Скажи Андрею, что он давно к жене не писал, она с ума сходит, все плачет, думает, что он болен. В своем письме его письмо положи. Купи что-нибудь Дарье. Она служит мне с большой привязанностью». Так, оставшаяся в памяти земляков сварливой и жадной Дарья Григорьевна была изображена в драме «Люди и страсти». Там же читатель знакомится и со слугой Иваном, походившим на доброго барского камердинера. Похож на него и Федосей из романа «Вадим»: «Уж Федосей тебя не оставит; где ты, там и я сложу свою головушку; Бог велел мне служить тебе, барин; он меня спросит на том свете: служил ли ты верой и правдой господам своим… прикажи только, отец родной, и в воду, и в огонь кинусь для тебя… уж таково дело холопское…».
Троюродный брат М.Ю. Лермонтова А.П. Шан-Гирей вспоминал о том, что Андрей Иванович был человеком образованным, хорошо следившим за бытом своего барина, его деньгами распоряжался «совершенно бесконтрольно» по доверию. Во время ареста поэта за непозволительные стихи, написанные на смерть А.С. Пушкина в 1837 году в Петербурге, записки и черновики показаний, необходимые для того, чтобы дело закончилось «ничем», С.А Раевскому тайно передавал именно Соколов. Он же, по приказанию барина, приносил на гауптвахту хлеб, завернутый в серую бумагу, на которой поэт написал при помощи сажи и спичек стихи «Когда волнуется желтеющая нива», «Кто б ни был ты, печальный мой сосед» и другие.
Ему же уготовано было сопровождать из Пятигорска гроб с телом своего воспитанника для перезахоронения в Тарханах в апреле1842 года. За долгую и исправную службу в 1843 году любимый «дядька» М.Ю. Лермонтова был отпущен на волю, но так и остался в Тарханах, жил во флигеле недалеко от барского дома, некоторое время управлял усадьбой до назначения нового управляющего. В семье почетного старца долго хранились личные вещи его гениального воспитанника, а о самом А.И. Соколове вспоминал известный журналист Н.В. Прозин:
На дворе, в ста шагах от дома, построен маленький флигелек, где давно уже проводит свои грустные дни бывший слуга Лермонтова, дряхлый, слепой старик, когда-то всей душой преданный поэту, о котором одно воспоминание до сих пор приводит в волнение все его престарелое существо. Если вы спросите у него, помнит ли он своего барина? – Андрей Иванович привстанет с своего места и весь задрожит. Он хочет говорить, но слова мешаются, он не в силах выразить вам все, что в один раз желал бы передать вам. «Портрет, – усиливается он произнести, – портрет…», – и несет показать вам сделанный масляной краской снимок лица, чей образ ему так мил и дорог.
Двум, может быть самым верным и любящим слугам Лукерье Алексеевне Шубениной, которой не стало в 1851 году и Андрею Ивановичу Соколову, умершему в 1875 году, суждено было пережить своего воспитанника и быть похороненными недалеко от могилы М.Ю. Лермонтова.
Плита на могиле Л.А. Шубениной – кормилицы М.Ю. Лермонтова
С.И. Андреев-Кривич. 1969 год
Фотобумага, фотопечать черно-белая
Из фондовой коллекции музея-заповедника «Тарханы»