«Она звалась Варюшею…»

Когда мы говорим о женщинах в жизни М.Ю. Лермонтова, то прежде всего вспоминаем имя «молоденькой, милой, умной, как день, и в полном смысле восхитительной» Вареньки Лопухиной. Троюродный брат поэта А.П. Шан-Гирей свидетельствовал: «Чувство к ней Лермонтова было безотчетно, но истинно и сильно, и едва ли не сохранил он его до самой смерти своей». И тарханская зима оказалась наполнена эмоциями, связанными с образом этой женщины.
   Несколько дней в Москве, через которую, напомним, пролегал маршрут Лермонтова в Тарханы, после трех с половиной лет разлуки с городом, где он «родился», «много страдал» и «был слишком счастлив», принесли новые страдания: встреча с Варенькой, теперь уже княгиней Бахметьевой, вероятно, была мучительной для обоих. В своих воспоминаниях А.П. Шан-Гирей констатировал, что чувство поэта к ней «мгновенно и сильно пробудилось…при неожиданном известии о замужестве любимой женщины».
   Оставалось только одно – сдерживать себя и не компрометировать эмоциями нежно любимую женщину. Может быть, поэтому отъезд поэта из Москвы в Тарханы был таким спешным («пополуночи 3 часа декабря 27 дня»)?
   По давней привычке выплескивать эмоции на бумагу, он стал торопливо записывать все им пережитое в любимом городе. «…Пишу четвертый акт новой драмы, взятой из происшествия, случившегося со мной  в Москве», – сообщает он в письме Святославу Раевскому. Речь идет о драме «Два брата», эскизе, наброске романа «Княгиня Лиговская», над которым они вместе с Раевским будут работать в Петербурге. Дорогие воспоминания о том, как зарождалось светлое чувство к этой удивительной девушке, поэт вложил в уста своего героя:

С самого начала нашего знакомства я не чувствовал к ней ничего особенного, кроме дружбы…. частые встречи, частые прогулки невольно яркий взгляд, случайное пожатие руки – много ли надо, чтобы разбудить таившуюся искру?.. Во мне она вспыхнула; я был увлечен этой девушкой, я был околдован ею; вокруг нее был какой-то волшебный очерк; вступив за его границу, я уже не принадлежал себе; она вырвала у меня признание, она разогрела во мне любовь, я предался ей, как судьбе.

В тарханском письме к С.А. Раевскому Лермонтов проклинал Москву: «О Москва, Москва, столица наших предков, златоглавая царица России великой…преподло со мой поступила. <…> Теперь ты ясно видишь мое несчастное положение и, как друг, верно пожалеешь, а может быть, и позавидуешь, ибо все то хорошо, чего у нас нет… Вот самая деревенская филозофия!». А в поэме «Сашка» уже признавался в любви к этому городу:

Над поэмой «Сашка» Михаил Юрьевич тоже работал зимой 1836 года в Тарханах. В ней поэт передал эмоции, захватившие его в те дни:

В творческом наследии поэта Варвару Александровну мы встретим под именем княгини Веры в романах «Герой нашего времени» и «Княгиня Лиговская», ей посвящены цикл стихотворений: «Она не гордой красотою...», «Валерик», третья редакция поэмы «Демон»…В последние дни жизни судьба подарит Лермонтову встречу с Екатериной Быховец, которая во многом напомнит ему Варвару Александровну…Строки стихотворения «Нет, не тебя так пылко я люблю…» (1841 год), обращенного к Быховец, снова рождают образ любимой поэтом женщины. О невозможности счастья рядом с другими говорит и герой драмы «Два брата»:

Случалось мне возле других женщин забыться на мгновенье. Но после первой вспышки я тотчас замечал разницу, убийственную для них  – ни одна меня не привязала.

В.А. Лопухина
Неизвестный художник с работы М.Ю. Лермонтова 1835 года. 1930-е годы
Бумага, акварель

Поэт смог справиться с сердечной болью и подчинить сердце рассудку, продолжая работать над поэмой «Сашка». Авторские отступления в тексте больше похожи на исповедальные отрывки из дневника, но остроумный Лермонтов представил их читателям с иронией и юмором. И потому наши современники давно разобрали поэму на цитаты. Приведем одну, как свидетельство, что к концу января 1836 года внук Елизаветы Алексеевны вернул полное самообладание:

Свое уединение поэт прервал, когда пришлось поехать по делам в земскую управу в Чембар. В этом небольшом уездном городке в 15 километрах от Тархан случилась у Михаила Юрьевича интересная встреча с семьей Шумских. Их дом был самым гостеприимным в городе. Чембарские жители относились к супругам с почтением, отмечая немалую эрудицию мужа и веселый нрав жены, которая «хорошо умела полечку танцевать». Знакомством с «внучком тарханской барыни» госпожа Шумская очень гордилась и бережно хранила воспоминания о нем, которые впоследствии записал краевед И.Н. Захарьин (Якунин):

Стоим мы с сестрой у всенощной <...> и видим, что у правого клироса стоит молодой офицер в блестящей гусарской форме и то и дело поглядывает на нас, и именно на меня. <...> Когда мы выходили из церкви, и народ прижал нас на паперти, этот офицер неожиданно появился вблизи нас и, слегка расталкивая напиравших богомольцев, вывел нас из церкви, проводил до ограды и очень любезно раскланялся. <...> На другой день мы отправились к обедне в ту же церковь и увидели опять у правого клироса этого офицера. Он все время обедни, как и накануне, поглядывал в нашу сторону, но только уже не на меня, а на сестру. Мы поняли, что он школьничает, и перестали обращать на него внимание. Однако после обедни он опять подошел к нам, раскланялся и назвал в первый раз свою фамилию. <...> Я пригласила его зайти в
   дом и познакомиться с мужем. Он принял приглашение, зашел к нам и просидел у нас более часу, беседуя с мужем и рассматривая его библиотеку. С того времени он, когда приезжал в Чембар, всегда заходил к нам, не раз запросто обедал и брал книги для чтения.

Хозяин дома, Адам Михайлович, заинтересовал Лермонтова не только как страстный собиратель книг, на приобретение которых он тратил немалую часть своего жалования, но и как добродушный собеседник, умевший «предложить гостю живую беседу». Эти качества – простоту и искренность – поэт очень ценил в людях.
   Интересные собеседники были у внука Елизаветы Алексеевны и среди ее крепостных крестьян. Часто бывал он у «мамушки» (так Михаил Юрьевич ласково называл свою кормилицу, Лукерью Шубенину), отдыхал в ее доме душой и сердцем. «Он ее страсть как почитал, словно мать родную, – вспоминала ее правнучка. – Зайдет, поздоровается, ребятишкам раздаст гостинцы, а ей иль материи на сарафан, а то даст бумажку (деньги), ...а прощаясь говорит: «Жив буду, мамушка, всех вас награжу». Не мог не зайти и этой заснеженной зимой 1836 года.
   Зять Лукерьи Алексеевны участвовал в Отечественной войне 1812 года, как и еще несколько крепостных Елизаветы Алексеевны, отслуживших полный срок по рекрутскому набору. Разве мог будущий автор «Бородино» не воспользоваться случаем поговорить с ними о знаменитом сражении?
   Но заканчивался первый офицерский отпуск, неминуемо приближая время отъезда и новой разлуки с местом, где прошли детские и отроческие годы. Из родного дома уезжал корнет лейб-гвардии Гусарского полка, а через девять месяцев после печальной дуэли Александра Сергеевича Пушкина вся читающая Россия узнает имя нового поэта Лермонтова. Между двумя выстрелам, на Черной речке и у горы Машук, пройдет всего четыре года. И в этот короткий срок Михаил Юрьевич создаст лучшие свои произведения, уникальные по разнообразию, музыкальности, совершенству воплощения и безграничной мощи таланта. Трудно поверить, но произведения, составившие гордость русской и мировой культуры, создавались не в кабинетной тишине, а на постоялых дворах, в кордегардии, после светского раута, в перерыве между боями. Когда посещал «демон поэзии», поэту нужнее всего были хорошие перья и бумага, а об уютном кабинете в родном доме в Тарханах, ему оставалось только вспоминать...