К 200-летию Михаила Николаевича Лонгинова, видного государственного деятеля, библиографа и историка русской литературы, автора «Заметок о Лермонтове».
Михаил Лонгинов – личность одиозная и высшей степени примечательная в истории русской литературы. Эволюция его мировоззрения – от либерала до реакционера с репутацией «обскуранта и ренегата» – впечатляет.
Сын статс-секретаря и управляющего всеми делами вдовствующей императрицы Марии Федоровны, выпускник Царскосельского лицея и юридического факультета Петербурского университета. Представитель богемного образа жизни, вольнодумец и активный член Общества любителей российской словесности. Автор легкомысленных водевилей, откровенно «срамных» поэм и одновременно чиновник канцелярии при Московском военном генерал-губернаторе. Дотошный библиограф и первый исследователь российского масонства. Закадычный друг и соратник Некрасова, Тургенева, Дружинина, Панаева. Острослов, театрал и большой любитель закулисья. Спустя двадцать лет он стал свирепым цензором на посту начальника Главного управления по делам печати и беспощадно вымарывал из произведений своих бывших коллег даже самые незаметные намеки на свободомыслие и фривольность. Это ему адресовано ироничное послание П.А. Вяземского:
Вы отец и командир всей пишущей, грамотной и полуграмотной братии нашей, как строевой и наличной, так и бессрочноотпускной и инвалидной. Вы не только начальник главного управления по делам печати живой и нынешней, но и мертвой, вчерашней, третьегоднешней и едва ли не допотопной. Трудолюбивый, неутомимый изыскатель по русской части биографической и библиографической, вы все прочуяли, переведали, пересмотрели, до всего добрались и продолжаете добираться. От ваших истинно цензорских, т. е. сотенных аргусов глаз, ничто печатное доныне, и чуть ли не все писанное, не ускользнуло. Всеведение и память ваша изумительны.
Михаил Николаевич Лонгинов
Блан де Лабарт, Нюма Проспер, около 1846 года
веленевая бумага плотная, карандаш, тушь, акварель
Источник
В раннем детстве будущий цензор был очень живым, развитым ребенком и производил на окружающих впечатление вундеркинда. К восьми годам он обнаружил в себе «склонность к писаниям» и принялся сочинять повесть, назвав ее «Наездники». Чтобы поддержать интерес любимого ребенка к литературным занятиям, отец напечатал первое произведение сына в количестве 50 экземпляров и радовался неподдельному счастью своего наследника. Когда в конце 1830-х годов стал выходить энциклопедический лексикон Плюшара, пятнадцатилетний автор принял в нем живое участие, специально написав несколько статей.
Интерес к литературному творчеству с годами возрастал, но и не помешал юноше пойти по стопам отца после окончания университета.
Карьера молодого Лонгвинова развивалась довольно гладко. Обширные связи отца и его собственные знакомства позволяли не особенно надрываться по службе и иметь распорядок весьма свободный.
Именно в эти годы успешный чиновник проявил себя как яркий и вдумчивый библиограф. Его интересы касались в основном тонких подробностей истории русской литературы и масонства XVIII и начала XIX веков. Не жалея времени на изыскания, Лонгинов написал для «Современника» целый ряд статей и рецензий, в которых открыл читателям малоизвестные обстоятельства жизни и творчества таких «раритетных» писателей, как Херасков, Новиков, Фонвизин, Радищев, и Дельвиг. Так появились «Библиографические заметки о русских писателях XVIII и XIX веков» в журнале «Современник», а немногим позже началось активное сотрудничество с журналом «Русская старина». В каждой из публикаций автора всегда имелась какая-либо изюминка и новая деталь. Лонгинов всякий раз находил в архивах нечто новое, ранее неизвестное и с удовольствием предавал огласке ценные материалы. В частности, разыскал и опубликовал массу материалов для полного собрания сочинений многих русских писателей: графа Ф. Ростопчина, И. Крылова, князя И. Долгорукова, поэтов М. Милонова и Е. Баратынского.
С середины 50-х годов увлекся подбором материалов об А.С. Пушкине, составил рукописный сборник его неизданных произведений и составил к ним собственные примечания.
Немалой ценностью обладают и мемуары М.Н. Лонгинова. Используя близкое знакомство со многими известными литераторами, он счел полезным и необходимым оставить о них свои воспоминания. Первым такого рода произведением оказалась его статья, опубликованная в 1854 году в «Современнике» под названием «Воспоминание о Гоголе», написанное спустя два года после его смерти. Отец Михаила Николаевича в 1831 году нанял для него и двоих его старших братьев домашнего учителя словесности, которого настойчиво рекомендавал Лонгиновому – старшему В.А. Жуковский. Этим учителем оказался Николай Васильевич Гоголь. Яркие воспоминания и великом писателе описаны подробно и остроумно:
Гоголь Николай Васильевич
Ф.А. Моллер. 1913 год
Бумага, фото-тинто-гравюра
Из фондовой коллекции музея-заповедника «Тарханы»
<...>Первое впечатление, произведенное им на нас, мальчиков от девяти до тринадцати лет, было довольно выгодно, потому что в добродушной физиономии нового нашего учителя, не лишенной, впрочем, какой-то насмешливости, не нашли мы и тени педантизма, угрюмости и взыскательности, которые считаются часто принадлежностию звания наставника. Не могу скрыть, что, с другой стороны, одно чувство приличия, может быть, удержало нас от порыва свойственной нашему возрасту смешливости, которую должна была возбудить в нас наружность Гоголя. Небольшой рост, худой и искривленный нос, кривые ноги, хохолок волосов на голове, не отличавшейся вообще изяществом прически, отрывистая речь, беспрестанно прерываемая легким носовым звуком, подергивающим лицо, – все это прежде всего бросалось в глаза. Прибавьте к этому костюм, составленный из резких противоположностей щегольства и неряшества, – вот каков был Гоголь в молодости. <...> его уроки нам очень нравились. Это немудрено: они так мало походили на другие классы; в них не боялись мы ненужной взыскательности со стороны учителя, слышали от него много нового, для нас любопытного, хотя часто и не очень идущего к делу. Кроме того Гоголь при всяком случае рассказывал множество анекдотов, причем простодушно хохотал вместе с нами.... а сколько добродушия было в каждом его замечании! Новаторство было отличительной чертой его характера...
Еще большую ценность представляют «Заметки о Лермонтове». Эти воспоминания, написанные в последний год перед смертью Михаила Лонгинова, отрывочны и не носят законченного характера. По своей структуре скорее напоминают разрозненные страницы записной книжки. Тем не менее, они очень атмосферны, с многочисленными бытовыми подробностями и малоизвестными фактами, оставшимися в памяти наблюдательного автора. Обратим внимание на самые интересные.
Вероятнее всего, знакомство Лермонтова с Лонгиновым состоялось в Санкт-Петербурге в доме хлебосольного хозяина и весельчака Никиты Васильевича Арсеньева, родного брата Михаила Васильевича Арсеньева, деда поэта. Бабушка автора записок доводилась им двоюродной сестрой. Любимый всеми Никита Васильевич собирал многочисленную родню на воскресные обеды.
Лонгинов был моложе Лермонтова на 9 лет, но разница в возрасте их общению не помешала. Они стали хорошими приятелями. Одну из встреч «дальних свойственников» мемуарист описал так:
Е.А. Арсеньева – бабушка поэта
Копия с работы неизвестного художника XIX века. XX век
Холст, масло
Из фондовой коллекции музея-заповедника «Тарханы»
... на святой неделе я был отпущен в Петербург из Царскосельского лицея, и, разумеется, на второй или третий день праздника я обедал у дедушки Никиты Васильевича (так его все родные называли). Тут обедал и Лермонтов, уже гусарский офицер, с которым я часто видался и в Царском Селе, где стоял его полк. Когда Лермонтов приезжал в Петербург, то занимал в то время комнаты в нижнем этаже обширного дома, <......> После обеда Лермонтов позвал меня к себе вниз, угостил запрещенным тогда плодом – трубкой, сел за фортепьяно и пел презабавные русские и французские куплеты.
Теплые воспоминания сохранились у Михаила Николаевича и о Елизавете Алексеевне, бабушке Лермонтова:
Она так любила внука, что к ней можно применить выражение: «не могла им надышаться», и имела горесть пережить его. Она была женщина чрезвычайно замечательная по уму и любезности. Я знал ее лично и часто видал у матушки, которой она по мужу была родня. Не знаю почти никого, кто бы пользовался таким общим уважением и любовью, как Елизавета Алексеевна. Что это была за веселость, что за снисходительность! Даже молодежь с ней не скучала, несмотря на ее преклонные лета. Как теперь, смотрю на ее высокую, прямую фигуру, опирающуюся слегка на трость, и слышу ее неторопливую, внятную речь, в которой заключалось всегда что-нибудь занимательное.
Интересно и другое неожиданное свидетельство:
Лермонтов был очень плохой служака, в смысле фронтовика и исполнителя всех мелочных подробностей в обмундировании и исполнений обязанностей тогдашнего гвардейского офицера. Он частенько сиживал в Царском Селе на гауптвахте, где я его иногда навещал.
Весною 1839 года Лермонтов явился к разводу с маленькою, чуть-чуть не игрушечною детскою саблею при боку, несмотря на присутствие великого князя Михаила Павловича, который тут же арестовал его за это, велел снять с него эту саблю и дал поиграть ею маленьким великим князьям Николаю и Михаилу Николаевичам, которых привели смотреть на развод В августе того же года великий князь за неформенное шитье на воротнике и обшлагах вицмундира послал его под арест прямо с бала, который давали в ротонде царскосельской китайской деревни царскосельские дамы офицерам расположенных там гвардейских полков (лейб-гусарского и кирасирского), в отплату за праздники, которые эти кавалеры устраивали в их честь.
Курительная трубка, принадлежавшая М.Ю. Лермонтову
Англия, 1820-1830-е годы
Пенка, янтарь, позолота
Из фондовой коллекции музея-заповедника «Тарханы»
Включил автор в мемуары и свою оценку портрета Лермонтова, написанного художником К. Горбуновым по заказу А. Краевского в 1841 году. Редактор и издатель журнала «Отечественные записки» начал готовить второй сборник стихов Лермонтова, и ему пришла в голову идея украсить новое издание портретом автора. В марте 1841 года, когда поэт ненадолго приехал в столицу для встречи с бабушкой, у него было мало времени позировать художнику и поэтому пришлось заканчивать работу по одному наброску и по памяти. Лонгинов первым заявил «о несходстве и безобразии этого портрета».
Совсем иначе он оценил другое изображение поэта – «поколенный, в натуральную величину, тут Лермонтов изображен в лейб-гуарском вицмундире и накинутой поверх его шинели, с тругольную шляпою в руках». Лонгинов увидел его в Саратовском имении Афанасия Столыпина, брата Елизаветы Алексеевны:
Это лучший из известных мне портретов Лермонтова; хотя он на нем и очень польщен, но ближе всех прочих передает общее выражение его физиономии (в хорошие его минуты), особенно его глаза, взгляд которых имел действительно нечто чарующее, «fascinant», как говорится по-французски, несмотря на то что лицо поэта было очень некрасиво.
Николай Михайлович собрал библиотеку редких книг и периодики XVIII – начала XIX веков. Особую ценность представляют его пометы на книгах и журналах об авторах, раскрытии псевдонимов, анонимных публикациях, все это довольно широко используется книговедами и историками литературы. Биография М.Н. Лонгинова лишний раз доказывает, насколько интересным было окружение М.Ю. Лермонтова, давшее нам бесценные сведения о поэте.