«Что за гиганты были эти люди...» К 225-летию Ивана Ивановича Пущина

Всем хорошо известны хрестоматийные строки М.Ю. Лермонтова, вложенные им в уста героя-рассказчика стихотворения «Бородино»:

С полным основанием их хочется адресовать и Ивану Ивановичу Пущину, который хоть и не являлся героем Отечественной войны 1812-го года, но сегодня его убеждения и жизненные принципы могут послужить примером многим. О прекрасной плеяде этих людей однажды написал А.И. Герцен: «Что за гиганты были эти люди 14 декаб<ря> и что за талантливые натуры».
   Будущий декабрист родился в старинной и сановитой семье: Пущины имели дворянский герб и древнюю родословную. Его отец, Иван Петрович – генерал-лейтенант, участник Русско-турецкой войны 1768 – 1774 годов, сенатор; дед, Петр Иванович – адмирал, флагман гребного флота, участник Семилетней и также Русско-турецкой 1768 – 1774 годов войны, сенатор.
   В 1811 году И.И. Пущин оказался в числе первого набора обучающихся Императорского Царскосельского лицея, где уже на вступительных испытаниях впервые увидел А.С. Пушкина, о чем впоследствии вспоминал:

По сходству ли фамилий или по чему другому, несознательно сближающему, только я его заметил с первого взгляду.

Лицейская дружба с А.С. Пушкиным будет особенно близкой: «Тут образовались связи на всю жизнь», – напишет И.И. Пущин. Благодаря его воспоминаниям, сегодня мы имеем возможность на один день «заглянуть» в лицей, например, ознакомившись с распорядком дня обучающихся:

Характеризуя ученические способности И.И. Пущина, профессор российской и латинской словесности Н.Ф. Кошанский отмечал:

При счастливых способностях отличается редким прилежанием. Он соединяет понятливость с рассуждением и, кажется, лучше ищет твердых, нежели блистательных успехов.

О личностных качествах лицеиста писал воспитатель М.С. Пилецкий:

Благородство, воспитанность, добродушие, скромность, чувствительность, с мужеством и тонким честолюбием, особенно же рассудительность суть отличные его свойства.

В отзыве скупого на оценки однокашника М.А. Корфа – несвойственная ему теплота по отношению к И.И. Пущину:

Один из тех, которые наиболее любимы были товарищами, с светлым умом, с чистой душой.

Лицейские годы – это еще и период Отечественной войны 1812-го года, которая глубоко поразила во многом детские еще души воспитанников:

Жизнь наша лицейская сливается с политическою эпохою народной жизни русской: приготовлялась гроза 1812-го года. Эти события сильно отразились на нашем детстве. Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого Лицея, – мы всегда были тут, при их появлении; выходили даже во время классов, напутствовали воинов сердечною молитвою, обнимались с родными и знакомыми – усатые гренадеры из рядов благословляли нас крестом. Не одна слеза тут пролита!

По окончании лицея в 1817 году И.И. Пущин был определен на службу в лейб-гвардии Конную артиллерию. И в это же время пытливый ум выпускника одного из лучших образовательных заведений того времени способствовал его вступлению в тайное общество «Священная артель», с которого и началась серьезная общественная деятельность вчерашнего лицеиста, приведшая его через несколько лет на Сенатскую площадь. Но пока, отслужив 5 лет в Конной артиллерии, Иван Иванович, по выражению Е.П. Оболенского, «променял мундир конногвардейской артиллерии на скромную службу в Уголовной палате, надеясь на этом поприще оказать существенную пользу и своим примером побудить и других принять на себя обязанности, от которых дворянство устранялось, предпочитая блестящие эполеты той пользе, которую они могли бы принести, внося в низшие судебные инстанции тот благородный образ мыслей, те чистые побуждения, которые украшают человека и в частной жизни, и на общественном поприще». Это еще одно свидетельство исключительности личности И.И. Пущина, выходца из именитой дворянской семьи: приняв странное для многих дворян решение о вступлении сначала в Петербургскую уголовную палату, затем судьей в Московский надворный суд, он с честью выполнял возложенные на него обязанности. Это снова послужило поводом уже упоминаемому нами М.А. Корфу благодушно высказаться о нем:

Он пошел служить в губернские места, сперва в Петербурге, потом в Москве, с намерением возвысить и облагородить этот род службы, которому в то время не посвящал себя еще почти никто из порядочных людей.

Иван Иванович Пущин, 1837
Художник Н.А. Бестужев
Бумага, акварель
Источник

Чтобы точнее представить себе род этой деятельности, обратимся к воспоминаниям его племянника А.И. Малиновского:

Об этой службе дяди Ивана Ивановича я живо помню рассказ моего отца: в один из своих проездов через Москву отец мой видел своего друга и товарища по Лицею разбирающим у Иверских ворот (вероятно, в здании присутственных губернских мест) какой-то спор торговок о лотке ниток и дивился терпению, с каким Иван Иванович выслушивал их словесное состязание.

С каждым новым эпизодом жизни И.И. Пущина все более становятся понятными отзывы о нем современников, например, Н.И. Греча:

Иван Иванович Пущин – <...> благородный, милый, добрый молодой человек, истинный филантроп, покровитель бедных, гонитель неправды...

В 1825 году Иван Иванович совершит еще один исключительный поступок, не только доказывающий существование истинной преданной дружбы, но и характеризующий его как принципиального и отважного человека. Речь идет о посещении опального А.С. Пушкина в Михайловском: «Он, как дитя, был рад нашему свиданию», – вспоминал И.И. Пущин позднее. Еще бы! Только он да А.А. Дельвиг навестили поэта в его псковском изгнании. Они говорили о политическом положении в стране, читали в рукописи привезенную гостем комедию «Горе от ума».
   К сожалению, встретиться им больше не довелось: прогремевшие в 1825 году декабрьские события и последовавшие за ними санкции в отношении всех, кто имел какое-либо отношение к произошедшему, навсегда их разлучили. В силу принципиальности натуры И.И. Пущин не был просто случайно оказавшимся в тайных обществах и среди вышедших на Сенатскую площадь. Это было совершенно деятельное участие. Стоит отметить, что после самого восстания он остался невредимым лишь по счастливой случайности – надетый им в тот день плащ деда адмирала оказался пробитым множеством пуль и картечью. Барон А.Е. Розен вспоминал впоследствии:

Тверже всех в строю стоял Иван Пущин, несмотря на то, что он был в отставке и не носил военной формы. Но солдаты с готовностью слушали подаваемые им команды, ибо видели его спокойствие и бодрость.

Спокойно принял Иван Иванович и заключение в Петропавловскую крепость вместе с другими декабристами, и каторжные работы, и жизнь на поселении. Полными суровых испытаний оказались последующие 30 лет его жизни.
   В январе 1828 года Иван Иванович прибыл в Читинский острог. Отбывающий вместе с ним ссылку И.Д. Якушкин впоследствии так описал дни жестокого заточения:

В комнате, в которой меня поместили, нас было четырнадцать человек <...>. Большой каземат был невообразимо дурно построен; окна с железными решетками были вставлены прямо в стену без колод, и стекла были всегда зимой покрыты толстым льдом. В комнате нашей вообще было и холодно, и темно.

Кроме прочего, по свидетельствам ссыльных, в каземате стоял постоянный кандальный шум, не позволявший, по признанию М.А. Фонвизина, даже «читать какой-нибудь роман, не требующий ни малого напряжения внимания». Оковы с декабристов сняли только в августе 1828 года. Отрадным событием тех дней стало для Ивана Ивановича переданное ему послание А.С. Пушкина, который, памятуя о своем изгнании, не остался в долгу перед другом:

Каждая история о том, как декабристы смогли на протяжении огромного количества лет не просто выжить в суровых условиях, но и сохранить человеческое достоинство вопреки бесконечным ограничениям и притеснениям, – пример твердости характеров и силы веры. Представитель нового поколения общественных деятелей Е.И. Якушкин (сын декабриста И.Д. Якушкина, воспоминания которого мы приводили здесь) вспоминал о знакомстве с И.И. Пущиным:

Когда я с ним познакомился, ему было 55 лет, но он сохранил и твердость своих молодых убеждений, и такую теплоту чувств, какая встречается редко в пожилом человеке. Его демократические понятия вошли в его плоть и кровь: в какое бы положение его ни ставили обстоятельства, с какими бы людьми ни сталкивала бы судьба, он был всегда верен самому себе, всегда был одинаков со всеми. Люди самых противоположных с ним убеждений относились к нему с глубоким уважением.

Именно Е.И. Якушкин попросил Ивана Ивановича написать воспоминания, в том числе и об А.С. Пушкине.
   После амнистии, состоявшейся лишь в 1856 году, И.И. Пущин вернулся в Европейскую часть России. И вскоре снова произошли особенные события, раскрывающие незаурядные свойства этого человека. Еще в лицейские годы Иван Иванович был статным красавцем, но, видя свое предназначение на ниве общественного служения, до ссылки он не связал себя семейными узами. Однако сохранились письма Натальи Дмитриевны Фонвизиной (урожденной Апухтиной) к И.И. Пущину в Сибирь. Н.Д. Фонвизина была одной из жен декабристов, последовавшая за осужденным на годы каторги мужем. Ее супруг, М.А. Фонвизин, получив после нескольких лет каторги освобождение, прожил совсем недолго и скончался в 1854 году. Упомянутые нами письма были написаны через год после смерти Михаила Александровича. А чуть позже Наталья Дмитриевна (к тому времени ей было уже больше пятидесяти лет) снова приехала в Сибирь, теперь уже к И.И. Пущину.
   В литературоведении сохраняется традиция считать одним из прототипов пушкинской Татьяны Лариной именно Наталью Дмитриевну, которая в одном из писем к Ивану Ивановичу и сама признавала это:

Ваш приятель А.С. как поэт прекрасно и верно схватил мой характер пылкий, мечтательный и сосредоточенный в себе – и чудесно описал его первое проявление при вступлении в жизнь сознательную…

В мире пушкинистов прочно обосновалось и предположение об И.И. Пущине как прототипе самого Евгения Онегина. Как бы то ни было задумано великим Александром Сергеевичем, заметим, что, вернувшись из ссылки в 1856 году, 58-летний Иван Иванович Пущин сочетался браком с Натальей Дмитриевной Фонвизиной, «дописав» таким образом счастливый финал этой пушкинской истории.
   «Кто любит Пущина, тот уже непременно сам редкий человек», – сказал о нем однажды К. Рылеев, разделяя мнение многих. Действительно, познакомившись поближе с вехами жизни этого, безусловно, неординарного человека, приходит понимание, что русская история богата такими грандиозными личностями, оставшимися не только в официальных хрониках, но и в литературных образах. И сегодня так же, как и в юные годы лицейских товарищей, весьма кстати пушкинские строки, написанные им по случаю именин И.И. Пущина: