(10 [22] октября 1870 года, Воронеж — 8 ноября 1953 года, Париж). Русский писатель и поэт, первый лауреат Нобелевской премии по литературе из России (1933 год).
Туржанский Л.В. Бунин И.А. 1905
Бунин признавался, что в начале творческого пути «подражал... больше всего Лермонтову, отчасти Пушкину». Та динамичность, напряженность и острота восприятия окружающего мира, то предчувствие полноты предстоящей жизни, которые владели Буниным, находили соответствие в мире поэзии Лермонтова.
В ранних стихах Бунина легко обнаруживаются скрытые цитаты, парафразы, типично лермонтовские поэтические приемы. Однако лермонтовская рефлексия оставалась чужда Бунину-поэту, как и гражданский пафос его лирики, — отсюда стихи, полемически ориентированные на произведения Лермонтова («Ужасные мгновенья» и др.).
Сложнее определить степень влияния Лермонтова на Бунина-прозаика. Г.Н. Кузнецова свидетельствует о благоговейном отношении Бунина к «Тамани» — «одному из самых прекрасных перлов нашей литературы». Несомненно, что на пути создания короткого психологического рассказа, Бунин не мог не учитывать и опыт Лермонтова. Для Бунина, Лермонтов был среди тех русских писателей, которые «знали свой народ... и не имели нужды быть корыстными и несвободными в своих изображениях его...».
Иван Алексеевич постоянно обращался к судьбе Лермонтова, к его безвременной гибели. В статье «Е.А. Баратынский» (1900) Бунин пытался вскрыть социально-исторические корни драмы Лермонтова. К 100-летию со дня рождения поэта Бунин намеревался написать статью для собрания сочинений Лермонтова (письмо В. Каллашу от 18 июля 1913).
В последние годы жизни Бунин, по свидетельству С. Прегель, «все упорнее думал о судьбе Лермонтова, о его неизбежном, трагическом одиночестве и все чаще повторял величавые в своей простоте слова: "Выхожу один я на дорогу“». В течение долгих лет Бунин вынашивал замысел книги о Лермонтове. За три дня до смерти он говорил М. Алданову: «Я всегда думал, что наш величайший поэт был Пушкин. Нет, это Лермонтов! Представить себе нельзя, до какой высоты этот человек поднялся бы, если б не погиб двадцати семи лет».
Несомненно, автобиографическим следует признать неоднократно подчеркнутое в романе «Жизнь Арсеньева» (1927— 29, 1933) ощущение внутренней близости героя к Лермонтову, сходство «начальных дней» его и Лермонтова.
По словам Бунина, его юность «прошла с Пушкиным. Никак не отделим был от нее и Лермонтов». Его стихи (Бунин цитирует «Памяти А.И. Одоевского») «пробуждали», «образовывали душу» героя, отвечали «страстной мечте о далеком и прекрасном», «заветному душевному звуку».
Лермонтовская энциклопедия, М., 1980
Осенью 1953 года я должен был уехать в Англию и пришел к Ивану Алексеевичу проститься, не зная, что вижу его в последний раз. Не могу теперь с точностью установить, с чего начался разговор, вероятно, с чего-нибудь, касающегося поэзии. Бунин, сделав усилие, неожиданно громко, твердо, внятно сказал: «Всю жизнь я думал, что первый русский поэт — Пушкин. А теперь я знаю, что первый наш поэт — Лермонтов. И с каким-то почти чувственным наслаждением произнес последнюю строку из "Дубового листка", действительно чудесную в звуковом отношении: «И корни мои омывает холодное море». Позднее я рассказал об этом в печати, подчеркнув, что Бунин сказал именно "знаю", а не "считаю" или "нахожу". Многие были удивлены. Казалось маловероятным, чтобы такой "традиционалист", как Бунин, мог в конце жизни отказаться от суждения, бывшего для него всегда бесспорным. Меня даже заподозрили в выдумке, внушенной особым пристрастием к Лермонтову. Поэтому я с удовлетворением прочел то же самое в статье Алданова, помещенной после смерти Бунина в "Новом журнале". Очевидно, Бунин говорил об этом и ему. Добавлю, что "переоценка ценностей", допущенная тогда Иваном Алексеевичем, могла бы и не быть окончательной, вопреки твердому, настойчивому "знаю". Кто в самом деле разрешит вечный, со школьной скамьи до гроба, русский спор о первенстве того или другого из этих двух поэтов? Да и применима ли вообще табель о рангах к литературе и искусству?»
Георгий Адамович. «Бунин. Воспоминания»
«…Проехал Шипово, потом въехал в ту самую Кроптовку, где было родовое имение Лермонтовых. Тут я отдохнул у знакомого мужика, посидел с ним на крылечке, выпил квасу. …Я сидел и, как всегда, когда попадал в Кроптовку, смотрел и думал: да ужели это правда, что вот в этом самом доме бывал в детстве Лермонтов, что почти всю жизнь прожил тут его родной отец?.. Да, вот Кроптовка, этот забытый дом, на который я никогда не могу смотреть без каких-то бесконечно-грустных и неизъяснимых чувств... Вот бедная колыбель его, наша общая с ним. вот его начальные дни, когда так же смутно, как и у меня некогда, томилась его младенческая душа… Как связать с этой Кроптовкой все то, что есть Лермонтов? Я подумал: Что такое Лермонтов? — и увидел сперва два тома его сочинений, увидел его портрет, странное молодое лицо с неподвижными тёмными глазами… Какая жизнь, какая судьба! Всего двадцать семь лет, Но каких бесконечно-богатых и прекрасных, вплоть до самого последнего дня, до того темного вечера на глухой дороге у подошвы Машука…
Я подумал всё это с такой остротой чувств и воображения, и у меня вдруг занялось сердце…"
И.А. Бунин «Жизнь Арсеньева»