Перед ее любовью меркнет все

Образ бабушки Михаила Лермонтова Елизаветы Алексеевны Арсеньевой не то что противоречив сам по себе, скорее, противоречива его интерпретация.
   В разные эпохи эту неординарную женщину рисовали по-разному - от милой, приветливой, общительной до злой и «дикой помещицы». Тут и идеология играла роль, и наличие, либо отсутствие документов, и опять же угол зрения, под которым они читались.
   И только по одному пункту расхождений не было – в том, что касается безграничной любви бабушки к внуку. Наверное, потому, что подтверждений этой любви всегда находилось достаточно.
   Во-первых, это документы. Например, завещание, в котором Арсеньева писала о внуке, что он – единственный предмет услаждения остатка дней ее и совершенного успокоения горестного ее положения.
   Во-вторых, многочисленные свидетельства современников, включая поэтические, как, например, стихотворение Евдокии Ростопчиной «На дорогу»:

Ну, и, наконец, главное свидетельство – отношение внука к бабушке. В немногих сохранившихся письмах из ссылки, когда разлука заставляла выплескивать чувства на бумагу, М.Ю. Лермонтов писал: «Милая бабушка! пишу к Вам по тяжелой почте, потому что третьего дня по экстра-почте не успел, ибо ездил на железные воды и, виноват, совсем забыл, что там письма не принимают; боюсь, чтобы Вы не стали беспокоиться, что одну почту нет письма...».
   А заканчивая письмо, почти всегда дополнял: «Прощайте, милая бабушка, целую Ваши ручки, прошу Вашего благословения и остаюсь Ваш вечно привязанный к Вам и покорный внук Михаил».
   Серьезно подпортила репутацию бабушки в глазах нескольких поколений поклонников Лермонтова история с завещанием, по условиям которого внук должен был остаться в Тарханах под ее попечительством.
   В советское время особенно яро критиковали помещицу, отнявшую сына-первенца у отца – Юрия Петровича Лермонтова. Вырывая «выгодные» строки из сохранившихся документов, читателю настойчиво сообщали об «откупной» за внука, якобы выданной Е.А. Арсеньевой зятю.
   «Вдова гвардии поручица Елисавета Алексеевна дочь Арсеньева заняла у корпуса капитана Юрия Петровича сына Лермонтова денег государственными ассигнациями двадцать пять тысяч рублей за указанные проценты сроком впредь на год... ...а буде чего не заплачу, то волен он, Лермонтов, просить о взыскании и поступлении по законам...».

   Директор музея-заповедника «Тарханы» (1954-1966 гг.) П.А. Вырыпаев, имея дополнительные документы, причину появления «заемных писем» объяснил иначе. За матерью Лермонтова Марией Михайловной после смерти ее отца М.В. Арсеньева значилась некоторая сумма денег, как часть ее приданого, на которое имел право и супруг. После смерти дочери Арсеньева выплатила зятю 25 тысяч рублей, что и подтверждается документально. Но это случилось в то время, когда вопрос, на чьем попечении останется М.Ю. Лермонтов, еще даже не обсуждался!
   Так что бабушка была «реабилитирована». В вину ей можно было поставить только любовь к внуку, заставившую ее завещать ему наследство на известных уже нам условиях.
   Надо брать во внимание то, что отец Лермонтова их принял, потому что сам не имел достаточно средств для образования и обеспечения сына. В общем-то, это было обоюдное рациональное решение во благо мальчика.
   «Деликатной и настойчивой» описывал Елизавету Алексеевну М. Петухов в журнале «Русская старина» в 80-е годы Х1Х в.: «Вот что я неоднократно слышал от моей матери. Во время пребывания М.Ю. Лермонтова в Школе гвардейских юнкеров, отец мой, Онисифор Михайлович, давал ему частные уроки. По окончании выпускных экзаменов, Е.А. Арсеньева, довольная трудами отца, прислала ему роскошный серебряный сервиз. Подарок принят не был. Поставленная этим поступком в неловкое положение и, желая, во что бы то ни стало отблагодарить отца, она прислала ему вновь портфель собственной работы, при следующем письме: «Милостивый Государь, Онисифор Михайлович! Прошу Вас принять моей работы портфель на память в знак душевного к Вам уважения. Надеюсь, что Вы меня не огорчите и не откажетесь иметь у себя работу шестидесятилетней старухи».
   Умеющей «казаться приятной» в обществе Е.А. Арсеньеву помнил современник М.Н. Лонгинов: «Не знаю почти никого, кто бы пользовался таким общим уважением и любовью, как Елизавета Алексеевна. Что это за веселость, что за снисходительность! Даже молодежь с ней не скучала, несмотря на ее преклонные лета».
   Вот еще одно свидетельство, относящееся ко времени учебы Лермонтова в юнкерском училище: «Все юнкера знали ее, все уважали и любили. Во всех она принимала участие, и многие из нас часто бывали обязаны ее ловкому ходатайству перед строгим начальством».
   Любопытна характеристика, данная Арсеньевой М.М. Сперанским, тогда пензенским губернатором: «Воплощенная кротость и терпение».
   Первый биограф М.Ю. Лермонтова П.А. Висковатый, по воспоминаниям современников, описывал бабушку поэта женщиной «важной осанки», спокойной, умной, с неторопливой речью, которая подчиняла «общество»: «Строгий и повелительный вид бабушки молодого Михаила Юрьевича доставил ей имя Марфы Посадницы среди молодежи, товарищей его по юнкерской школе».
   По отношению к крепостным ее характер обрисован художником М.Е. Меликовым так: «Е.А. Арсеньева была женщина деспотичного, непреклонного характера, привыкшая повелевать; она… представляла из себя типичную личность помещицы старого закала, любившей при этом высказывать всякому в лицо правду, хотя и самую горькую».
   Благодаря последним архивным находкам лермонтоведов, мы получаем подтверждение того, что Е.А. Арсеньева была прекрасной хозяйкой. В числе воспитанников Пензенского училища садоводства за 1825 год находится имя Василия Фролова, поступившего от помещицы Арсеньевой. За его обучение внесены деньги в размере 230 рублей. А это значит, что хозяйке усадьбы нужен был специалист по «садовому искусству».
   Еще и при жизни мужа Е.А. Арсеньева большую часть хозяйственных забот об имении добровольно брала на себя. Ее волновали урожаи, цены, работа крепостных, рекрутские сборы и то, чтобы все, что ей принадлежало, было в ее власти, даже церковный быт.
   Разного рода штрихи в воспоминаниях и документах лермонтовской эпохи рисуют нам образ женщины властной, с твердым характером. И нежной душой! Иначе разве могла бы она так любить и лелеять внука?
   Бабушка была для Лермонтова и заступницей, и «каменной стеной». Но она пыталась строить судьбу внука по собственному представлению добра для него, что свойственно русским женщинам, независимо от социальной принадлежности, и, что любопытно, независимо от эпохи! Ведь и сегодня мы видим вокруг себя немало подобных примеров в отношении матерей и детей, бабушек и внуков.
   В наше время к бабушке Лермонтова отношение смягчилось. Ушли идеологические и классовые соображения, на первый план вышло ее отношение к внуку.
   И вот как отразила эту тему пензенская поэт и писатель Лариса Качинская.