I
Из чембарских соседей к ближайшему тарханскому окружению М.Ю. Лермонтова принадлежало семейство Москвиных. Москвины владели деревней Подсот, которая находилась в шести километрах от Тархан. Она относилась к тарханскому церковному приходу, так же, как и деревни Дерябиха и Апалиха.
Каждое воскресенье и в большие церковные праздники возле тарханской церкви на площади останавливались кареты и коляски, привозившие к церковной службе соседских помещиков и их детей. Иногда соседи, а чаще соседки приезжали в Тарханы в гости.
Троюродный брат М.Ю. Лермонтова А.П. Шан-Гирей вспоминал из времен своего детства, проведенного вместе с Лермонтовым: «Когда собирались соседки, устраивались танцы, и раза два был домашний спектакль».
Среди соседок, посещавших бабушку М.Ю. Лермонтова, несомненно, бывала и хозяйка Подсота Татьяна Софроновна Москвина. Вряд ли личность Москвиной могла быть симпатична подрастающему Лермонтову. Совершенно неграмотная, с ограниченными умственными и духовными интересами, погрязшая в житейской суете, Татьяна Софроновна, вероятно, могла запомниться Лермонтову как типичная представительница «барства дикого». Возможно, она, одна из многих, всплывала в памяти Лермонтова-писателя при его работе над страницами романа «Вадим»: «Перед ореховым гладким столом сидела толстая женщина, зевая по сторонам, добрая женщина!... Жиреть, зевать, бранить служанок, приказчика, старосту, мужа, когда он в духе... какая завидная жизнь! И все это продолжается сорок лет, и продолжится еще столько же... И будут оплакивать ее кончину, и будут помнить ее и хвалить ее ангельский нрав, и жалеть... Чудо что за жизнь!»
Еще при жизни деда Лермонтова, Михаила Васильевича Арсеньева, Москвины и Арсеньевы имели самые добрососедские отношения. В августе 1807 г. Михаил Васильевич даже занял по заемному письму 550 рублей на одиннадцать месяцев у Ивана Петровича Москвина. И, вероятно, Маше Арсеньевой (будущей матери Лермонтова) неоднократно составляли компанию старшие дети Москвиных: Яков, Владимир, Марья и Любовь, родившиеся в последнее десятилетие XVIII века. Миша Лермонтов мог играть с самым младшим отпрыском Москвиных, Алексеем, который был старше его всего лишь на три года.
В какое-то время отношения между Е.А. Арсеньевой и Москвиными испортились. Чембарские предания утверждают, что из-за каких-то нелестных слов, сказанных Елизаветой Алексеевной в адрес одной из дочерей Т.С. Москвиной, Москвины с Арсеньевой «след на след не наступали». Старший сын Москвиных, отставной штабс-капитан Яков, в 1830 - 40-х гг. служил в Чембаре земским исправником. После гибели М.Ю. Лермонтова через руки Якова Москвина проходила переписка о перевозе тела Лермонтова из Пятигорска в Тарханы. Именно Я.И. Москвин 11 февраля 1842 г. привез в Тарханы и передал лично Е.А. Арсеньевой письмо министра внутренних дел Перовского на ее просьбу о дозволении перевезти тело Лермонтова из Пятигорска в Чембарский уезд для погребения на фамильном кладбище. А 24 апреля 1842 г. исправник Я.И. Москвин рапортовал пензенскому губернатору А.А. Панчулидзеву, что «помещицы Елизаветы Алексеевны внука Михайлы Лермонтова тело из Пятигорска привезено в город Чембар 21 апреля и того же числа привезено в село Тарханы, где погребено 23-го числа апреля на фамильном кладбище в свинцовом ящике и [c] соблюдением всех употребляемых на сей предмет предосторожностей».
Чембарские предания, записанные М.И. Храмовой, подробно рассказывают об этом событии. Тело М.Ю. Лермонтова везли через весь Чембар. Встречать его вышел «весь город». Гроб был «в тяжелом свинцовом ящике, покрытом черным бархатным покровом». «Говорили [Лермонтов] целехонек лежал, только потемнел чуть». Гроб с телом Лермонтова завезли в чембарскую церковь Николая Чудотворца и там, якобы, отпевали. Е.А. Арсеньева «поминала, сказать невозможно, сорок сороков милостыню выполнила, замолила у бога, плакала до самой смерти». Для чембарцев «помин был у Подлатчикова, раздавались булки и калачики, деньги». «Со всего уезда съезжались на похороны». Среди господ был и Я.И. Москвин, которого чембарский народ прозвал «слюнявым»: «зубов двух переду не было, станет говорить – слюнявый был». «А Москвин слюнявый, <...> из-[за] сестры след на след не наступали со Столыпиной Елизаветой Алексеевной, и то приезжал. Потом все [поехали] в Тарханы».
В первой трети XIX в. Чембар был маленьким городком. В 1836 г. в нем насчитывалось 1188 жителей всех сословий, а чиновников и дворян, проживающих в самом Чембаре, – 42 человека. В уезде проживало всего 68 дворянских семей. Несомненно, живя так близко друг от друга и общаясь с одними и теми же людьми, тарханские помещики и Москвины знали друг о друге все. Москвины так же, как Жилинские, Мосоловы, Подлатчиковы, Горсткины, Давыдовы и др., составляли ту среду, в которой вырос великий поэт, и о которой с юношеским максимализмом однажды изрек: «Я не создан для людей: я для них слишком горд, они для меня слишком подлы».
История семьи Москвиных – это маленькая частичка истории лермонтовского Чембарского края.
II
В 1749 г. небольшое именьице в сельце Подсот с 30-ю крепостными душами приобрела бабушка Т.С. Москвиной прапорщица Пелагея Ивановна Трунина. В 1778 г. это имение унаследовала ее дочь Авдотья Мироновна, по первому мужу Биглова, по второму Татарина. От первого брака у Авдотьи Мироновны были дети Александр и Татьяна, от второго – дочь Александра, сыновья Николай и Иван. В 1789 г. Авдотья Мироновна часть подсотского имения – 10 четвертей земли и 20 душ крестьян – отдала своему сыну лейб-гвардии Семеновского полка капралу Александру Софроновичу Биглову, как писала в дарственной записи: «за его ко мне усердное почтение». Похоже, что методы воспитания у Авдотьи Мироновны были незатейливы и прямолинейны: дети обязаны почитать своих родителей, а коли перестали почитать – нет им родительских благ. Александр Софронович почитал свою матушку только тогда, когда это ему было выгодно. Получив имение, он перестал выказывать матери почтение. В 1793 г. Авдотья Мироновна жаловалась в Чембарский уездный суд: «Сын мой родной капрал Александр Софронов сын по отце Биглов вышед из моего повиновения и приказаниев моих не исполняет», а потому она просит «об отобрании от него за сие данного от меня ему прежде в награждение имения». Суд имение отобрал, вернув его истице. Но Александр Софронович с этим не смирился. Улучив момент, когда мать его была больна и не жила в Подсоте, он приехал, забрал бывших своих крепостных людей и «разное [материнское] имущество», продал приготовленный к строению дома лес, с чем и уехал в свое имение Еротчино Темниковской округи Тамбовского наместничества, доставшееся ему по наследству от покойного отца. Разгневанная Авдотья Мироновна, даже не успев выздороветь («быв я больна да и ныне еще от оной не освободилась»), видя «таковые сына» своего «гнусные поступки и расточение имения», снова обращается в суд и просит забранных сыном крепостных людей вернуть и «за его непослушание и гнусные против меня поступки по законам [и] по воле моей и содержать [его] под стражею дондеже не исправитца». Чем закончилась эта семейная распря неизвестно, но в XIX веке среди помещиков деревни Подсот А.С. Биглова не было.
Второй муж Авдотьи Мироновны Федор Павлович Татаринов служил подпоручиком в лейб-гвардии Семеновском полку. В 1873 г. ему было 32 года, и он уже был женат на Авдотье Мироновне, которая, похоже, была старше его лет на десять. В это время у Татариновых уже бывали недоразумения с помещиком деревни Дерябихи (в трех километрах от Подсота) Алексеем Хрущовым из-за права на владение землей в «урочищах около малого соту». Татариновы считали, что после генерального межевания, учиненного в 1765 г., дерябинские крестьяне завладели их землей. Сам Хрущов в Дерябихе не жил и даже дворни не имел, а крепостных у него там было 237 душ мужского пола. Но когда не ладили помещики, не было мира и между крестьянами. Стычки подсотских с дерябинскими в это время происходили часто, а одна из драк закончилась весьма трагично. Драка произошла в спорной даче, куда подсотские крестьяне, предварительно вооружившись «дубинами и протчим дрекольем», пошли «для воровской рубки леса». Там они встретились с дерябинскими крестьянами, и в свалке несколько человек было избито до смерти. Крестьяне деревни Апалихи жали неподалеку и видели эту драку.
Федор Павлович Татаринов, как человек военный, бывал в Подсоте лишь наездами, но и эти наезды оставляли по себе долгую память. Летом 1783 г. Ф.П. Татаринов поехал в урочищи около малого сота для осмотра покошенного сена и встретил там бурмистра деревни Дерябихи Ивана Королевского. Они повздорили. Королевский стал угрожать Татаринову, что через эти урочища ему, Татаринову, так и людям его проезду не будет, на что Татаринов ударил его по щеке. Королевский упал на землю и сильно ушибся. За избиение он подал на Татаринова в суд. Показания по этому делу дал тарханский священник Федор Дмитриев, который в то время оказался в тех же урочищах, и перед судейскими свидетельствовал, что перед тем, как подраться, «пополудни в девятом часу», Королевский, Татаринов и еще два человека «у повозок своих <...> пили уже и вотку». Но в решении проблем симпатий и антипатий людских суд был бессилен, тем более, что корень конфликта был в другом – в земельной тяжбе между помещиками, а такие дела порой тянулись по нескольку десятилетий.
Федор Дмитриев, будучи приходским священником в Тарханах, исполнял требы и для жителей деревни Подсот. В том же 1783 г. в бытность Татаринова в Подсоте и по приказанию его Федор Дмитриев обвенчал крепостную девушку Афимью Васильеву с крестьянином Савелием Алексеевым. Брак этот был в чем-то противозаконным (в чем, из дела не ясно). Но мать этой девицы, Авдотья Владимирова, 16 ноября ночью, оставя своего мужа, тайно бежала из дома. Она пошла пешком в Пензу к генерал-майору и правителю Пензенского наместничества И.А. Ступишину, подала ему жалобу на своего помещика Тататринова за отдачу в замужество ее дочери, потом направилась в Тамбов к архиерею для подачи жалобы на священника Федора Дмитриева за венчание ее дочери, а оттуда в 1784 г. пришла в Чембар, где ее увидел староста Татаринова Алексей Софронов и, взяв ее, привел в Чембарский уездный суд к допросу. Кончилось дело тем, что крестьянку вернули помещику и за побег выпороли плетьми. Дело еще интересно тем, что в нем был задействован и писал «в должности секретаря регистратор Иван Москвин». Первая ли это была встреча Ивана Москвина с семейством Татариновых – неизвестно, но спустя три года И.П. Москвин женился на падчерице Ф.П. Татаринова Татьяне Софроновне Бигловой.
III
Иван Петрович Москвин был сыном чембарского уездного секретаря Петра Дмитриевича Москвина. Будучи небогатым, Петр Дмитриевич наживал себе состояние всеми возможными способами, не чураясь и взяток. Впрочем, среди государственных служащих того времени он не был в этом плане каким-то исключением, а, напротив, представлял собой типичную личность. Ибо жалованье, которое государство выплачивало, было настолько мало, что семейным чиновникам «пропитаться» им было «невозможно». Вероятно, это обстоятельство и позволяло судейским чиновникам смотреть на грехи своих собратьев сквозь пальцы. У П.Ф. Москвина собственных наследственных поместий не было, он стремился их приобрести, поэтому и взятки брал крепостными людьми.
В 1782 г. из дома П.Ф. Москвина, находящегося в г. Нижнем Ломове, сбежал крепостной человек Иван Андреев со всем своим семейством. По поводу его побега в чембарском суде было возбуждено уголовное дело. Ивана Андреева нашли. При допросе он показал, что был он крепостным человеком вахмистра Дмитрия Астафьевича Веденяпина и проживал в деревне Дубовке. Потом Веденяпин продал его и его семью корнету Александру Андреевичу Васкову, «а оный Васков незнаема почему отдал секретарю Петру Москвину, и жительство имел со всем своим семейством в доме оного Москвина в городе Нижнем Ломове, и сего 1782 г. в августе месяце из оного города ночным временем со всем своим семейством, взяв двух лошадей со всею конною упряжью, сбежал». Иван Андреев прибежал в родную Дубовку, где прожил «недели с три», до тех пор, пока Веденяпин не прислал к старосте той деревни письменный приказ, чтоб Андреева отдали хозяину. По доверенности от Васкова крестьянина и его семью отдали Москвину, который и привез их (правда, снохе Андреева с малолетним сыном удалось бежать) в Чембар и поселил в своем доме. Поскольку дело о побеге заведено по инициативе Москвина, причины, побудившие корнета Васкова «отдать» крепостное семейство секретарю Москвину, не раскрываются.
Однако то, что Петр Дмитриевич брал взятки крепостными людьми, подтверждает и другой факт. В том же 1782 г. в Чембарском уездном суде было заведено дело против прапорщика Михаила Лизунова, совершившего два преступления: «1 е о зарезании шурина своего<...> карнета Малахова, 2 е в засечении им же подпорутчика Веденяпина крестьянской женки Прасковьи до смерти». К расследованию в суде этого дела был причастен секретарь П.Ф. Москвин. Недоброжелатель Лизунова поручик Фока Исаев послал в Пензенскую палату гражданского суда донос о том, что Лизунов во время следствия свел «дружество» с Москвиным, отдав ему в качестве взятки своего крестьянина Ивана Егорова с семейством. Москвин от «дружества» с Лизуновым отрекся, заявив, что «со оным Лизуновым» он дружества «никакова не имел, да и иметь де при следствии не можно, потому что он (Лизунов) находится под стражею и всегда были при нем часовые», и «на квартире ево (Москвина) ему, Лизунову, у него быть невозможно, да никогда и не бывал». А что касается крестьянина, то, «хотя оной крестьянин с женою в доме ево и находится, и то по найму от карнета Александра Васкова». Васков друга не выдал. Лизунов подтвердил своим объяснением показания Москвина, добавив, что «продан тот крестьянин отставному карнету Александру Васкову, о чем де в нижнеломовской воеводской канцелярии значится <...>, и законную цену за многопрошедшим временем не упомнит, к коей купчей сам он руку прикладывал, а в котором году совершена та купчая, не упомнит». Суд пришел к выводу, что секретаря в должности регистратора Москвина в этом деле не находится «никакого злоупотребления», т.к. «по вышеизложенному Лизуновым показанию изыскать истины никак не возможно».
Так вместе со своим скромным состоянием Петр Дмитриевич Москвин передал в наследство сыну и свое честное имя.
IV
Иван Петрович Москвин, судя по метрическим книгам тарханской церкви, родился в 1768 г., а жена его Татьяна Софроновна, в 1773 г. Они поженились очень молодыми: Ивану Петровичу было 19 лет, Татьяне Софроновне не было и пятнадцати. Иван Петрович, начав службу в Чембарском уездном суде с должности регистратора и провинциального секретаря (гражданский чин XIII класса), с годами дослужился до надворного советника (чин VII класса) и закончил карьеру в чине коллежского советника (чин VI класса). В семейной же жизни всем управляла Татьяна Софроновна. Она воспитывала своих многочисленных детей, решала хозяйственные проблемы, ссорилась и судилась с соседями – словом, вела полнокровную жизнь хозяйки-помещицы. У Москвиных был дом в Чембаре и наследственный после Авдотьи Мироновны Татариновой – в Пензе. Пока подрастали дети, Татьяна Софроновна часто жила в Пензе. Зимой 1817 – 1818 гг. Т.С. Москвина с двумя дочерьми и сыном Трофимом была постоянной посетительницей «собрания балов» в Пензе. В этот сезон членами «собрания балов» записались около 200 пензенских дворян. Среди них губернатор М.М. Сперанский с дочерью, Г.Д. Столыпин с семейством, Аф. А. Столыпин, Загоскины, семейство Федора Михайловича Мартынова, Александр Васильевич и Настасья Павловна Сушковы, Ошанины (родители писательницы Е.А. Драшусовой), Е.Ф. Вигель, Н.А. Радищев, Н.А. Бахметьев, чембарские помещики Подлатчиковы и многие другие.
Как жители деревни Подсот Москвины впервые были записаны в ведомостях бывших на исповеди в тарханской церкви в 1821 г. следующим образом: «В деревне Подсот Господин Иван Петрович 53 [года], жена его Татьяна Cофроновна 48 [лет], у них дети Марья 22 [года], Любовь 21 [год], Николай 12 [лет], Алексей 10 [лет]. У Ивана Петровича теща родная Евдокия Мироновна 80 [лет]. Еще у них проживающий дворянин Яков Никитич [Березкин] 60 [лет].
Кроме перечисленных, у Москвиных были еще старшие сыновья, находившиеся в это время на службе или на учебе: Яков, Владимир, Трофим, Прокофий и Петр. Четверо из сыновей Ивана Петровича и Татьяны Софроновны начали карьеру на военной службе. К 1839 г. Яков Москвин имел звание штабс-капитана, Владимир и Николай были майорами, а Трофим – гвардии ротмистром. Петра и Алексея ждало гражданское поприще. В 1839 г. Петр писался служащим дворянином, а Алексей – коллежским регистратором. Судьба Прокофия неизвестна, возможно, он умер после 1816 г. Любовь Москвина умерла девицей в возрасте двадцати одного года, в июле 1821 г., а в январе 1822 г. ее сестра Марья вышла замуж за титулярного советника Федора Петровича Андреева. Ей в приданое было дано небольшое имение в селе Камынино, которым прежде владел ее отец. В 1833 г. за титулярной советницей М.И. Андреевой в Чембарском уезде числилось 76 крепостных душ мужского пола.
В доме Москвиных всегда было многолюдно. Как видно, последние годы доживала у дочери и зятя Авдотья Мироновна Татаринова. Часто гостила здесь и сестра Татьяны Софроновны Александра Федоровна Татаринова, так и не вышедшая замуж. Иногда она выступала в качестве восприемницы новорожденных детей подсотских крепостных. Некоторое время у Москвиных жил малолетний дворянин Иван Федорович Некрасов, который, возможно, составлял компанию в играх и учебе младшим сыновьям Ивана Петровича Николаю и Алексею. А отставной кадет Яков Никитич Березкин нашел в Подсоте родной дом, в котором и жил до самой своей смерти. Таким образом, у Москвиных в Подсоте так же, как у Арсеньевой в Тарханах, «дом был всегда битком набит». Разница состояла лишь в том, что у Арсеньевой дом был «битком набит» гостями, а у Москвиных – членами собственной семьи.
У Москвиных были небольшие движимые и недвижимые имения: «в Пензенской губ. Чембарском уезде в деревнях Подсоте и Илюхиной, в селах Тархове и Камынине. В Тамбовской губ. Спасском уезде в деревне Спановке и Темниковском уезде в селе Никиткине». Все эти имения еще по 6 и 7 ревизиям (1811, 1816 гг.) были разделены между наследниками, детьми Москвиных, каждому из которых доставалось в среднем по 15 – 16 душ мужского пола. По восьмой ревизии (1838 г.) во всех этих имениях насчитавалась 281 ревизская душа. При таком скромном состоянии и большом семействе Москвины должны были дорожить каждой крепостной душой и каждой четвертью земельных владений. Может быть, поэтому последние 28 лет своей жизни Татьяна Софроновна вела нескончаемую тяжбу со своими чембарскими соседями из-за земельных владений.
V
С середины XVIII в. между деревнями Подсотом и Апалихой находилась спорная земля, называемая Озеровскою дачей или «сельцом под названием полдеревни Потсот». До генерального земельного межевания (1765 г.) Озеровской дачей владели помещики деревень Апалихи и Подсота, но после 1765 г. эта дача отошла в пользу крестьян села Богородского Дерябихи тож. Исконные владельцы Гурьевы в Апалихе и Татариновы в Подсоте не могли с этим смириться, и к концу XVIII в. эта дача была отрезана из владения помещика с. Дерябихи Лаврентия Хрущова в пользу истцов. Но проблема состояла в том, что наследница Гурьевых Савелова и Москвина имели чересполосное владение в Озеровской даче, а это приводило к новым конфликтам.
В июле 1805 г. староста надворной советницы Е.А. Савеловой подал в Чембарский земский суд объявление. Началось разбирательство, которое длилось порядка 27 лет. К 1832 г. И.П. Москвину, как служащему чембарского суда, удалось убедить суд, что во владении его жены в Подсоте было 40 четвертей земли, ибо отыскались «дарные» записи от прапорщика Александра Теплова и от сына надворного советника Якова Рославлева, якобы подаривших Т.С. Москвиной в общей сложности порядка 40 четвертей в дачах села Подсот. И 25 мая 1832 г. чембарский суд вынес определение: всю землю по даче деревни Апалихи и сельца под названием полдеревни Подсот «разделить между коллежской советницею Т.С. Москвиной и надворной советницей Е.А. Савеловой или по ней преемницей штабс-капитаншею М.А. Шан-Гирей, дав первой 40, а последней 30 четвертей земли. Прочим искателям отказать».
Однако у такого решения было много противников. Еще в 1806 г. к этой тяжбе предъявили свои интересы владельцы сельца Крюковки генерал-лейтенант и кавалер Александр Иванович Самарин и его сестра девица Федосья Ивановна. С 1814 г. спорное дело стало набирать новые обороты, т.к. Мещериновы и Полубояриновы в подсотской даче пожелали отмежеваться особо на положенное им число четвертей. Мещериновы и Полубояриновы настаивали на том, чтобы суд разобрался, «насколько же по крепостям принадлежит надворной советнице Москвиной», и требовали, чтобы она представила подлинные документы. В 1826 г. надворная советница Е.А. Савелова продала деревню Апалиху племяннице Е.А. Арсеньевой штабс-капитанше М.А.- Шан-Гирей, предоставляя ей продолжать незаконченную тяжбу. Соседство Москвиных доставляло Марии Акимовне много неприятностей. Она так же, как Мещериновы и Полубояриновы, желала покончить с чересполосным владением, выделив свою дачу в спорной земле особо.
Но пока тянулось судебное разбирательство, М.А. Шан-Гирей неоднократно обращалась в суд с новыми жалобами на Москвину. В 1828 г. крестьяне Москвиной учинили незаконную рубку леса в даче Большой сот, на которую претендовали и Москвины, и Шан-Гиреи. М.А. Шан-Гирей, жалуясь на «самовольные порубки леса» Москвиной, просила суд о скорейшем решении этого спора. Т.С. Москвина, отвечая на претензии М.А. Шан-Гирей, писала, что «ей тот лес Большой сот отдан в единственное владение» полюбовным актом 12 января 1827 г. г-ном дворянским заседателем Крымским, и жаловалась, что штабс-капитанша Шан-Гирей присвоила «выращенный и блюденный» ею, Москвиной, лес. Крестьяне сел Крюковки, Дерябихи и Тархан видели, как подсотские крестьяне рубили этот спорный лес и возили его в Подсот «к господским строениям». Однако Москвина, не признавая своей вины, в суде выразила сомнение в том, что эти крестьяне были «самовидцы», заявив, что лес на ее усадьбе она купила в Пачелме у крестьянина г. Болотова Наума Иванова и однодворца Жильцова. Суд обвинил Крымского в «учиненных им в противность закона упущениях собственно в пользу Москвиной» и освободил его от участия в производстве этого дела.
Многолетняя тяжба о спорной даче между Москвиной, Шан- Гирей, Мещериновыми и Полубояриновыми закончилась только в 1833 г. Определением суда от 25 мая 1832 г. оказалась довольна только Москвина. Шан-Гирей, Мещериновы и Полубояриновы подали апелляционные жалобы в Пензенскую палату гражданского суда. 25 июля 1833 г. Пензенская палата гражданского суда решила: поскольку по справке Верхнеломовской воеводской канцелярии за Москвиной оказалось «в натуре» не 40, а только 20 четвертей, а на остальные «от Москвиной никаких доказательств по делу нет», то «Гражданская палата полагает: коллежской советнице Москвиной земли в даче сельца Подсот и Апалихи Озерской [причитается] на 20, а штабс-капитанше Шан-Гирей на 30 четвертей, разделив между ними по числу присуждаемых им четвертных дач» как землю, «так лесные, сенокосные и все прочие угодьи». Но Мещериновы и Полубояриновы на этом не успокоились.
В 1833 г. Татьяна Софроновна, видимо, была уже больна, и, может быть, поэтому она пошла на уступку. По полюбовному соглашению, написанному 19 августа 1833 г. и завершающему это объемное спорное дело, Т.С. Москвина обязалась выделить из своей части в Озеровской даче «поблизости к деревне Крюковке» 69 десятин земли, М.А. Шан-Гирей должна была выделить из своей части 26 десятин. Всего Мещериновы и Полубояриновы претендовали в Озеровской даче на 95 десятин, «находившихся <...> исстари» в их владении. Это «мировое» соглашение по доверенности всех участников тяжбы представил в Пензенскую гражданскую палату Павел Петрович Шан-Гирей. Среди других подписей вместо Т.С. Москвиной «за неумением ее писать по ее приказанию» под соглашением расписался ее сын штабс-капитан Яков Иванович Москвин.
В декабре 1833 г. Татьяна Софроновна написала духовное завещание, в котором определила в наследство каждому из сыновей его долю родительского имения. Своим душеприказчиком она назначила зятя – титулярного советника Федора Петровича Андреева. Она умерла 25 января 1834 г.
VI
После смерти жены Иван Петрович Москвин как будто осиротел. Дети давно выросли, многие разъехались. Компанию Ивану Петровичу составлял то ли приживал, то ли друг семьи отставной корнет Яков Никитич Березкин. Яков Никитич был сыном однодворца сельца Рыковщина Никиты Борисовича Березкина. В сельце Рыковщина было несколько землевладельцев, и Никита Борисович не был счастлив в своих соседях, которые, пользуясь его бедностью и беззащитностью, беззаконно ущемляли его в его земельных правах. В 1791 г. Н.Б. Березкин жаловался в Чембарский земский суд, что крестьяне княгини Настасьи Чегодаевой и майора Андрея Гусинцова по наущению своих хозяев распахали и засеяли его луга, «десятин двадцать» – дачу, жалованную его предкам в деревне Рыковщине. Мало этого, майор Чегодаев не допускает его до рубки леса в собственной его, Березкина, даче и, глумясь над ним, приказал своим крестьянам отрезать у четырех его лошадей хвосты. Среди свидетелей, подтверждающих правоту Березкина, были крестьяне А.М. Татариновой. Но суд не удовлетворил требования однодворца, потому что другие его соседи, тоже однодворцы этой деревни Пучков и Галактионов, видимо, находясь в зависимости у Чегодаева, не подтвердили его единоличного владения этой землей, сказав, что исстари ею пользовались разные владельцы этого сельца. Может быть, поэтому Яков Никитич предпочел жить не в отцовской вотчине.
По ревизским сказкам 1811 г. Яков Березкин признавался владельцем четырех крепостных душ в сельце Рыковщине. Поселившись у Москвиных, все свое имение он отдал в наследство одному из сыновей Ивана Петровича – Николаю. Чем увлекался Яков Никитич на старости лет, живя в Подсоте и изнывая от скуки, возможно, в компании с овдовевшим Иваном Петровичем, красноречиво говорит запись в тарханской метрической ведомости об умерших: Яков Никитич умер 8 мая 1837 г., и причина его смерти указана: «апился».
Спустя три с небольшим месяца в той же ведомости появилась запись и о смерти Ивана Петровича: 26 сентября 1837 г. умер «сельца Подсота помещик отставной коллежский советник Иван Петрович Москвин» смертью «натуральною» 70 лет от роду.
Только после смерти отца сыновья Москвины смогли разделить между собой завещанное им Татьяной Софроновной имение. 17 декабря 1838 г. они составили раздельный акт, по которому 13 января 1839 г. штабс-капитан Яков Иванович Москвин по доверенности своих братьев: Владимира, Николая, Трофима, Петра и Алексея – просил Чембарский суд о введении каждого из них «порознь» в полное владение означенным имением. Большую часть от наследства по завещанию получил Яков как старший сын: господский дом в сельце Подсот со всем в нем движимым имуществом, надворными строениями, скотными дворами и разного рода скотиною, садом, прудом и со всею под тем двором усадебною землею; пахотной земли в Подсоте и в полянской даче – 500 десятин, водяную мельницу «о четырех поставах» в селе Тархове с принадлежащими к ней «платинными берегами», с запрудами и со всем мельничным построением; и крестьян 38 (по восьмой ревизии) душ м.п. со всем их имуществом и скотом, сенниками и коноплянниками.
Все остальное недвижимое имение как в земле, так и в дворовых людях и крестьянах, родовых и благоприобретенных, завещалось остальным сыновьям по равной части.
Отдельный пункт завещания гласил, что каждый из сыновей ежегодно должен был выдавать по 100 рублей их тетке девице Александре Федоровне Татариновой «по ее смерть».
Кроме Якова в Подсоте небольшие имения получили Владимир, Николай, Петр и Алексей. Трофим унаследовал имение в с. Тархове и деревне Илюхиной. Из всех братьев он сделал лучшую карьеру, дослужившись к 1857 г. до чина генерал-майора. У Владимира, кроме подсотского, было имение в с. Камынине.
Строже всех Татьяна Софроновна обошлась с сыновьями Петром и Алексеем, которым завещала ни в каком случае доставшееся им наследство не продавать и не закладывать, довольствоваться только доходами от них. Невыполнение завещания каждому из сыновей грозило отрешением от наследства в пользу других детей, выполняющих завещание покойной матери. Естественно, что все братья Москвины «духовное завещание родительницы предположили выполнить во всей силе без всякого ни от кого спора».
Однако спор при разделе имения все-таки возник – между Яковом и Николаем Москвиными. В свои 34 года отставной майор Николай Москвин был все еще холост. Живя в Подсоте, он сошелся с крепостной женщиной, вдовой Варварой Федоровой, и прижил с ней незаконнорожденного сына. Еще до раздела имения Николай уговорил братьев, чтобы эту женщину с ее дочерью, тоже Варварою, ее родителями, двумя братьями и сестрой по раздельному акту отдали ему. Получив согласие братьев, он вскоре Варвару Федорову, ее дочь и всю ее семью отпустил на волю. Правда, отпускная была оформлена не в Чембарском, а в Сердобском уездном суде в марте 1839 г., но вскоре была зарегистрирована и в Чембарском суде. Узнав об этом, Яков Иванович сделался очень недоволен, т.к. по завещанию матери покойный муж Варвары Федоровой Федор Егоров, а следовательно, и его семья, должны были достаться ему. Яков, забыв, что Николай заплатил ему за эту женщину 300 рублей ассигнациями, стал требовать ее обратно через суд. Тогда Николай забрал Варвару Федорову и ее детей в свой дом. Заседатель Мухин, которому было поручено это дело, хотел силой забрать Варвару и отдать ее Якову Москвину. Но, когда он вторично пошел в дом к Николаю, женщина Федорова находится в людской. Направился в людскую. «Николай Москвин, опередя его у самой двери сеней, где ход в людскую избу, ухватил рукою за скобу, а другую поднявши к верху двери», сказал, что никого не пустит «к жене» своей, а в случае упорства Мухина – станет бить. Заседатель Мухин, видя такую ярость, ретировался из дома Николая вместе с понятыми. После этого суд долго решал, как поступить с Варварой Федоровой, но в конце концов дело было записано в роспись нерешенных дел. Варвара Федорова с детьми и родителями еще несколько лет жила в Подсоте, но в начале 1850-х годов вся эта семья уехала оттуда.
Николай Москвин, хотя в пылу гнева перед Мухиным и назвал Варвару женою, но законным браком с ней так и не сочетался. Он женился на Варваре Евгеньевне Норовой, за которой получил небольшие имения в селе Вражском и деревне Крюковке (около 70 ревизских душ). Близ Подсота Николай Москвин основал Луговой хутор, где построил себе усадьбу: «господский деревянный дом с надворным строением и небольшим плодовитым садом». Там же он завел молотильную машину, «действующую силою животных».
Петр и Алексей Москвины в Подсоте не жили. Алексей, видимо, умер до 1857 г., т.к. в описании Чембарского уезда «по станам со всеми лежащими в нем дачами» (в июне 1857 г.) среди землевладельцев он не упоминается. Владимир Иванович Москвин, выйдя в отставку в чине полковника, с 1859 г. вновь поселился в Подсоте вместе со своей женой Каролиной Петровной. Ему в это время было 60 лет, его жене – 41 год. Яков Иванович Москвин постоянно жил в Чембаре и Подсоте. У него и его жены Олимпиады Павловны было восемь детей: Иван, Павел, Василий, Мария, Трофим, Николай первый, Владимир, Николай второй; из них последние четверо умерли в младенчестве или в раннем детстве. Яков Москвин умер около 1860 г. С этого времени (с 1861 г.) в исповедных ведомостях тарханской церкви «господином временнообязанных дворовых и крестьян» сельца Подсота величается его сын Павел.
Автор: Т.Н. Кольян - старший научный сотрудник отдела научно-исследовательской работы Государственного Лермонтовского музея-заповедника «Тарханы».
Источник: «Тарханский вестник» №14, лл. 90-110.